Въ двнадцатомъ часу

— Собственно говоря, пожалуй и ничего, а однако пожалуй очень многое. Когда я пришелъ, меня встртилъ мистеръ Дургамъ и онъ же повелъ меня къ постели больного. Въ дтской стояла еще кровать. По пистолетамъ, висвшимъ надъ нею, надо заключить, что то была постель мистера Дургама — суровое, спартанское ложе. Я осмотрлъ ребенка и потомъ мы разговаривали съ мистеромъ Дургамомъ у окна боле получаса — ребенокъ въ это время заснулъ — и признаюсь теб, уваженіе, которое я почувствовалъ вчера къ Дургаму, посл этого разговора сильно увеличилось. Я думалъ, что вотъ-вотъ госпожа Корнелія появится, но никакой Корнеліи не являлось. Наконецъ я освдомился и о ней. «Мистрисъ Дургамъ въ своей комнат, отвчалъ Дургамъ: — не угодно ли вамъ пожаловать къ ней?» Но я подумалъ, что призванъ сюда не ради мистрисъ Дургамъ, и потому сказалъ: «Извините, времени нтъ!» да скоре и убрался вонъ.

— Ничего не вижу тутъ страннаго, сказалъ Свенъ.

— Такъ думала и лягушка, когда мухъ глотала. Кому что нравится, тому это никогда не кажется страннымъ. Кто ухаживаетъ за женою своего ближняго...

— Бенно!

— Ну что же? я твой старйшій другъ; если еще я стану держать свой языкъ за зубами, такъ ужъ посл этого стоитъ меня отдуть палками! Ты ухаживаешь за этою женщиной, и если пока не ухаживаешь за нею, то будешь ухаживать. Ужъ въ этомъ поврь мн. Одно только желалъ бы я поселить въ твоей душ: будь осторожне въ поведеніи твоемъ относительно мистрисъ Дургамъ. Ея мужъ не понимаетъ шутокъ, да и супруга его тоже. Это значить, что она въ такихъ уже лтгахъ, когда женщины — въ особенности же не совсмъ счастливыя въ супружеств, и можетъ бытъ именно по той причин — рдко упускаютъ случай завязать интрижку. Он понимаютъ, что сегодня он еще прекрасны, а завтра красота уже пройдетъ, что сегодня он еще молоды и весь міръ лежитъ у ихъ ногъ, а завтра и молодости не будетъ, и никто на нихъ взглянуть не захочетъ. Это сознаніе мучительно для нихъ. Если он убждены, что еще имютъ право требовать чего-то отъ жизни — а какая женщина и вообще какой человкъ не воображаютъ себя кредиторами жизни хотя бы въ одномъ отношеніи? — то теперь въ двнадцатомъ, въ послднемъ часу молодости он ждутъ, что жизнь непремнно исполнитъ ихъ требованія. Теперь вдругъ имъ приходитъ въ голову, что он никогда не были оцнены по настоящимъ достоинствамъ и никогда ихъ не любили такъ, какъ он того заслуживали. Въ двнадцатом часу своей молодости он гораздо зорче посматриваютъ на мущинъ, не найдется ли между ними настоящаго повреннаго, который иметъ полномочіе выкупить вс векселя, данные жизни? И если имъ покажется, что обртается такой кладъ, такъ он въ ту же минуту, становятся равнодушны и къ мужу, и къ дтямъ, и къ семь, и къ обществу, все имъ длается нипочемъ, съ величайшимъ хладнокровіемъ он выбрасываютъ за окно цлый обдъ за одинъ кусочекъ сахару, который имъ кажется такъ сладокъ, а въ большинств случаевъ такъ горько отзывается. Ну а теперь я вижу, что слушая мою лекцію, ты отъ нетерпнія изъ кожи лзешь, и потому заключаю ее словами поэта: «Не соловей то былъ, а бдный чижикъ». Прощай, милый копчикъ, сегодня ты можешь показать, остры ли у тебя когти. Будь только акуратенъ и являйся во-вреМя. Мы отправляемся на парахъ, а возвращаемся на веслахъ. Me miserum! четверть двнадцатаго, какъ-разъ время являться на лекцію. Вотъ бда!

Бенно надвинулъ на лобъ шляпу и убжалъ.

Свенъ вздохнулъ свободно, оставшись одинъ. Оба разговора, и съ Бенно и съ хозяйкой, безъ всякаго повода съ его стороны, обращались только на мистрисъ Дургамъ, и только на нее одну, и доставили ему довольно матеріала для размышленія на остальные часы утра.

Глава седьмая.