Въ двнадцатомъ часу

Свенъ былъ не мене взволнованъ. Сердце его переполнилось участіемъ и любовью. Онъ бросился на колни предъ плачущею красавицей, схватилъ ея обе руки, умолялъ, заклиналъ сказать ему, не онъ ли ее оскорбилъ.

— О, не плачьте! не плачьте такъ горько! воскликнулъ онъ: — это еще ужаснее, чмъ видеть васъ на краю бездны.

— Дайте мн наплакаться! рыдая говорила красавица: - — вы не понимаете, какъ благодтельны для меня эти слезы!

Мало-по-малу она успокоилась, тло ея не вздрагивало, но слезы все еще текли ручьями, которые разорвали наконецъ окружавшія преграды. Свенъ тоскливо оглянулся, не можетъ ли подсмотрть эту сцену завистливый глазъ или подслушать подозрительное ухо. Но его озабоченность была напрасна. Съ той стороны, откуда они взошли, висла отвсная скала и запирала входъ; съ другой стороны тропинка, усянная острыми каменьями, была почти непроходима отъ густыхъ кустарниковъ; позади ихъ шла отвсная, крутая стна, вершина которой увнчивалась развалинами замка. Поднявъ глаза кверху, можно ясно видть отертанія развалинъ на темно-синемъ неб. Площадка, на которую вступили Свенъ и мистрисъ Дургамъ, была послднею, такъ сказать, ступенью для ноги великана, пробившаго крутую лстницу на утес, довольно пространною ступенью, чтобы чувствовать себя на ней въ полной безопасности, и вмст такою ничтожной сравнительно съ могущественными размрами всего окружавшаго, висвшаго какъ-будто въ воздушномъ пространств. Со всхъ сторонъ видъ не имлъ ни конца, ни края. Подъ ногами яростно бушевалъ потокъ, словно хотлось ему сбросить одинъ изъ утесовъ на пароходъ, который въ это время съ неудержимой силой несся по волнамъ, хотя для глазъ, обнимавшихъ мили пространства, казалось,: что онъ стоялъ недвижимъ. Направо взоръ скользилъ по теченію могучей рки, протекающей величественными извилинами чрезъ обширную равнину до «священнаго города», стоящаго на ея берегу; налво взоръ восторженно покоился на очаровательномъ ландшафт, въ которомъ рка, и островъ, и берега, и городъ, и деревня, виноградники и темные утесы сливались съ днвною гармоніей въ одну картину, которая высилась надъ узкой рамкой береговъ величественными холмистыми волнами до самаго горизонта, обрамленнаго синими горами.

Какая тишина вокругъ! Не доносится туда шумъ колесъ, разбивающихъ волны! Тамъ, на берегу замтна крошечная фигура какого-то охотника. Онъ выстрлилъ въ дичь, порхавшую вроятно въ чащ кустарниковъ; вонъ видно синее облачко отъ выстрла, но ничего не слышно — ничего, кром жужжанія наскомыхъ въ кустахъ ежевики, которою поросли горныя разслины, да веселаго крика сокола, который высоко надъ ними и еще выше надъ развалинами кружился въ воздушной синев.

Ничего не видалъ Свенъ изъ этой дивной картины; онъ стоялъ на колняхъ предъ плачущею красавицей; онъ держалъ ея руки въ своихъ рукахъ; онъ говорилъ сладкія, нжныя рчи, которыя текутъ неистощимымъ потокомъ прямо изъ сердца мужчины, когда онъ взволнованъ до самой глубины искренней любовью и состраданіемъ.

— Да, плачьте, плачьте! говорилъ Свенъ: — это лучше, гораздо лучше, чмъ нмая печаль, больно сжимающая сердце и возлагающая мученическій внецъ на ваше прекрасное чело. Даже въ прошлую ночь я не умлъ ничего вамъ лучшаго пожелать, какъ только слезъ! Да, плачьте, плачьте, и когда пронесутся дальше темныя тучи, омрачающія ваши глаза, тогда прояснится вашъ взоръ и тогда вы увидите, какъ роскошна эта жизнь, несмотря ни на что, и какъ прекрасенъ міръ.

Корнелія отняла платокъ отъ глазъ. Слезы смыли вс слды жесткости и гордости съ ея прекраснаго лица; блдно и покорно было оно, какъ у младенца. Глаза ея не избгали Свена, но она не смотрла на него; спокойно и доврчиво покоились они на ароматическомъ далекомъ пространстве, какъ-будто разсвтала тамъ заря счастья, о которомъ предвщалъ ей голосъ вблизи.

— А когда вамъ понадобится другъ, продолжалъ Свенъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — другъ, который иметъ одно только желаніе — видть васъ счастливою, который готовъ все отдать, чтобы сдлать васъ счастливою — о! доврьтесь тогда мн. О себ я не думаю, себ я счастья не желаю, и если подобное счастье явилось мн въ эти часы, то вдь это была мечта, которая пригрезилась мн во сн. Какой-то голосъ въ сердц говорить мн, что я могу быть вашимъ добрымъ геніемъ, если буду чистой волей стремиться къ этой цли. О! ни одинъ жрецъ не охранялъ святыни своего храма съ такой заботливостью, съ какою я буду оберегать и защищать ваше счастье.

— Мое счастье? сказала Корнелія, и скорбная улыбка мелькнула на ея губахъ: — мое счастье? гд оно? въ чемъ оно? я и сама почти не знаю того...Пойдемте же впередъ.

Она встала и молча сдлала нсколько шаговъ.

— Господинъ фон-Тиссовъ! сказала она, вдругъ останавливаясь.

Свенъ повернулся къ ней.

— Дайте мн вашу руку.

Свенъ схватилъ ея руку и хотлъ прижать ее къ губамъ.

— Нтъ! нтъ! не то! я не стою такого благоговнія... И притомъ же вы мой другъ! Не правда ли, вы другъ мой? Вы хотите быть моимъ другомъ?

— Да.

— Благодарю васъ. О, какъ много я должна благодарить васъ!

Она пожала его руку съ задушевной искренностью.