Въ двнадцатомъ часу

— Мы одни остались, замтила мистрисъ Дургамъ.

— Ускоримъ немного шаги, такъ и догонимъ другихъ, возразилъ Свенъ.

— Если васъ такъ же мало, какъ и меня, интересуетъ это общество, то останемся при настоящемъ темп.

— Интересуюсь ли я этимъ обществомъ? Нисколько, но думаю, что для васъ совсмъ иное... а иначе къ чему бы вы длали себ такое принужденіе?

— Это капризъ мистера Дургама. Онъ вообразилъ себ теперь, что уединеніе вселяетъ въ меня ипохондрію. Вслдствіе этой новой причуды онъ приглашаете всхъ, кто только изъявитъ желаніе быть приглашеннымъ Кстати, мн вчера уже хотлось васъ спросить, какой счастливый случай привелъ васъ въ нашъ домъ?

— Именно случай, Отвчалъ Свенъ: — и случайне этого случая нельзя ничего придумать.

Онъ разсказалъ приключеніе, поводомъ къ которому было легкомысліе Бенно. Не забылъ онъ передать и то впечатлніе, которое произвелъ на него ея портретъ.

— Во всю жизнь не видалъ я другой картины, которая такъ глубоко взволновала, бы мою душу.

— Да, сказала Корнелія: — это необыкновенная живопись; мн иногда самой стращно становится предъ нею. Хотлось бы мн знать, неужели я когда-нибудь похожа на нее?

— Еще вчера вы имли поразительное сходство съ нею — правда, на одну минуту и именно въ то время, какъ я читалъ стихи Эдгара Поэ.

— А знаете ли, эти стихи такъ же пугаютъ меня, какъ и эта картина, которую я почти не признаю за свой портретъ. Отчего это происходитъ? Вдь стихи эти такъ хороши!

— Да, это красота заходящаго солнца надъ кладбищемъ съ обвалившимися крестами и мохомъ обросшими плитами; это красота двушки, черные глаза которой блистаютъ такимъ свтомъ, который слишкомъ очарователенъ для этого матеріальнаго міра. Однимъ словомъ, это красота Смерти — и полное энергичное чувство жизни ужасается такой красоты.

— Но я ненавижу жизнь... Куда же ведетъ эта тропинка, вотъ та, что направо отъ дороги идетъ по каменной стн крутого утеса?

— И эта тропинка таже идетъ на вершину, но она доступна только для тхъ, кто не подверженъ головокруженію.

— Такъ пойдемъ и мы по этой тропйнк.

— Ни за что на свт!

— Неужели вы думаете, что я могла бы жизнь ненавидть, еслибъ боялась смерти? Идемте.

Мистрисъ Дургамъ пошла впередъ по узенькой тропинк. Надъ ихъ головами высилась отвсная скала, подъ ихъ ногами скала шла отвсною стною на нсколько сотъ футъ глубины. Въ прежніе годы Свенъ часто тутъ ходилъ и никогда не примчалъ въ себ ни малйшихъ признаковъ головокруженія; теперь же грудь его сжималась невыразимымъ страхомъ, не за себя, но за прекрасное, дивное созданіе, которое въ нсколькихъ шагахъ отъ него ступало легкою и отважною ногой по разбросаннымъ каменьямъ, изъ которыхъ каждый отдльно могъ бы увлечь въ бездну. Когда эта опасная тропинка до половины была пройдена, мистрисъ Дургамъ обернулась къ нему.

— Какъ вы блдны, господинъ фон-Тиссовъ! сказала она и на ея губахъ мелькнула насмшливая улыбка: — неужели вы боитесь?

— За себя? Нтъ. Но вы знаете, что всякая опасность, которую съ непреклоннымъ мужествомъ выносишь, становится страшна, когда видишь, кто ей подвергается...

— Ну кто же?

— Прошу васъ, идите впередъ. Опасное мсто сейчасъ кончается. Только бы обойти этотъ уголъ; это самое опасное мсто; держитесь крпче къ скал и не смотрите направо въ пропасть.

Мистрисъ Дургамъ пошла впередъ, на минуту остановилась у показанной Свеномъ опасности и, сложивъ руки на груди, смотрла въ бездну. Втеръ, на этомъ воздушномъ пространств имя обширный произволъ, разввалъ ея блую одежду и флагомъ вздымалъ блую вуаль на ея шляп.

— О, какъ тутъ хорошо! воскликнула она: — здсь чувствуешь, что тяжелое бремя жизни все еще легко — какъ перышко; чувствуешь, что его можно стряхнуть какъ пушокъ. О, какъ тутъ хорошо! Вотъ. единственная счастливая минута, какой давнымъ-давно я не испытывала!

Глаза ея жадно смотрли въ глубь бездны, сильно волновалась ея грудь. Вдругъ она сняла перчатку съ руки и бросила ее внизъ, какъ бы предпосылая залогъ смерти, съ которою намеревалась вступить въ борьбу.

Не стало силъ у Свена выносить такой сцены. Сильною рукою схватилъ онъ прелестное созданіе и перетащилъ его чрезъ опасное мсто вокругъ угла до площадки, куда выходила эта тропинка. Тутъ онъ выпустилъ ее изъ рукъ и сказалъ:

— Простите, но я не могъ боле выносить эту игру съ опасностью. Понимаю, что дерзость можетъ навлечь на меня ваше негодованіе навки, но все же лучше потерпть это, чмъ видеть ваше паденіе въ пропасть предъ моими глазами.

Все время пока говорйлъ Свенъ, Корнелія стояла неподвижно предъ нимъ; глаза ея съ изъяснимымъ выраженіемъ устремились на него и только легкая дрожь, какъ-будто въ лихорадочномъ пароксизме, пробегала по ея телу. Черные глаза стали еще чернее, еще блестящее и изъ черныхъ глазъ покатились дв блестящія слезы, за ними еще и еще. Она отвернулась, сла на большомъ, мохомъ обросшемъ камне, закрыла лицо руками и залилась горькими слезами, отъ которыхъ все ея тло судорожно вздрагивало.