В двух битвах

— С ходу ночью взяли бы и Тараканово, товарищ член Военного совета! Не сдержали бы нашего натиска псы-рыцари и здесь. Остановили нас. Понимаете, остановили! Не враги. А приказ. Предложили прорывать оборону с подготовкой. А получилось что? Потеряли время. Дали врагу опомниться, подготовиться. Да и артиллерийская поддержка недостаточной оказалась для атаки на рассвете. Только это позволило врагу усидеть на своих позициях.

Пономаренко улыбнулся:

— Возможно, возможно, наши армейские оперативщики кое-что недоучли, и прежде всего натиска моряков. Но и нас, дорогой комбриг, можно понять. Ведь ни одна часть на Тараканове зубы поломала. Разве могли мы рисковать моряками, у которых отстала артиллерия. Теперь-то я вижу, на риск надо было идти. Вы упорно настаивали. И настаивали не зря.

Еще когда ехали в штаб армии, Сухиашвили, делясь мыслям с комиссаром, собирался всю горечь за неуспех февральской атаки моряков излить командующему 3-й ударной армией генерал-лейтенанту Пуркаеву. Он был глубоко убежден, что той ночью с ходу моряки оборону немцев под Таракановом прорвали бы наверняка. Хотел сказать теперь побольше об этом, но тут заговорил член Военного совета:

— А вот в марте вы взяли у них реванш за Тараканово! Взяли. Как они рвались тогда на Холм!

— Да, было дело, — вздохнул комбриг. — Семь дней и ночей не утихали бои...

— Знаю, знаю, дорогой Сухиашвили.

— Довоевались мы тогда, можно сказать, до ручки. Тылы под метелку вычистили. Шоферов с машин поснимали, коноводов забрали. Всех на пополнение стрелковых частей послали. На восьмую ночь боя штаб в первую траншею усадил, а потом и сами легли за пулеметы.

— И это знаю. Комкор Лизюков всего одну роту для моряков христом богом выпрашивал у начальника штаба армии. А комплектовальщикам нашим всех матерей пересчитал. Не дали. Не могли. В других местах хуже было, а на моряков мы надеялись. А вот когда нам донесли, что комбриг и комиссар за пулеметами, тут уже и железный Пуркаев всполошился и распорядился к рассвету перебросить вам дивизион «катюш».

Первый раз за время беседы с сурового лица Сухиашвили сбежала улыбка.

— Правильно. Дивизион до рассвета поступил в мое распоряжение. Командир «катюш» Котлов сразу нам понравился. Расторопный парень. Под адским огнем добрался до первой траншеи и разыскал меня. И дали прикурить так, что больше господа фашисты не пошли. Выдохлись.

— Да, война, други мои, штука больше чем сложная, — покачал головой Пономаренко. — Даже для сильной стороны никогда все гладко не проходит! Никогда! Малейший просчет, и тут же следует наказание. Набьют морду, проиграешь бой, сражение. Так вот и с Таракановом получилось. Наши штабники, казалось, все учли, тактически грамотно боевое распоряжение подготовили. А что оказалось на деле? Натиска и мастерства ночных атак моряков не учли. А просчет этот не позволил им внести предложение идти на риск. Да и мы вас не знали. А риск на войне, оправданный риск конечно, великое дело!

Пономаренко поднялся со стула, одернул темную гимнастерку с отложным воротником, с орденом Ленина на левой стороне, поправил ремень, подошел вплотную к поднявшимся со своих мост Сухиашвили и Николаеву:

— А отсюда, мои дорогие моряки, вывод: не падать духом, когда побьют. Всегда помнить: за битого двух небитых дают. Но и не зазнаваться, когда везет. А чего греха таить, бывает и так. Отличился человек и ходит задрав нос, ему и море по колено. Смотришь, незаметно в яму и угодит.

Член Военного совета сообщил, что получен приказ наркома обороны о переформировании 3-й гвардейской бригады моряков в 27-ю гвардейскую дивизию. Сроки сжатые. После формирования соединение выводится в резерв фронта.

— И еще об одном хочу напомнить, — сказал Пономаренко. — На днях к вам придет пополнение. Ребята в общем-то хорошие, но пороха не нюхали. Каждой пуле, как и мы с вами поначалу, кланяться будут. Вот их-то и надо быстрее приобщить к вашей боевой семье, передать им, как матросы громили врага, как вытряхивали из блиндажей. На плечи вашей дивизии ляжет, по всему видно, еще более тяжелая ноша. Готовьтесь с честью нести ее. Ну а теперь, на прощанье, прошу сюда, — он показал на раскрытую дверь небольшой комнатки. На круглом столике стояла скромная закуска, фляжка.

Пономаренко взял фляжку, разлил в кружки по сто граммов водки, себе чуть на донышке.

— На меня не смотрите. Это максимальная доза, — он дотронулся до сердца. — Не позволяет больше. Ну, ни пуха вам ни пера! За новые боевые успехи двадцать седьмой гвардейской!..

Май 1942 года подходил к концу. Установилась теплая сухая погода. На полях запестрели цветы. Кусты калины и лозняка брызнули первой листвой, только дубки, разбросанные по лугу там и сям, все еще шумели рыжими шубами. Над лужами кричали чибисы.

Небольшая деревушка Трофимково, недавно освобожденная от немецко-фашистских захватчиков, утопала в зелени. Она сохранилась нетронутой. Каким-то образом жестокая рука врага миновала ее. Теперь, после изгнания гитлеровцев, жители деревни снова вернулись к труду.