В двух битвах

— «Гвардейцы поднялись в контратаку во весь рост. Изумленным немцам, думавшим, что они шли как бы по кладбищу, казалось, наверное, глядя на гвардейцев, будто это мертвецы восстали из гроба. То было поистине потрясающее зрелище! Сотня уцелевших гвардейцев отбросила авиадесантный полк немцев. Оставив на поле боя сотни убитых, солдат и офицеров, немцы бежали... Так воюют советские гвардейцы. Так в боях сложилось твердое понятие о воинской чести нашей гвардии: презрение к смерти во имя победы».

— После этого фашисты поумнели...

— Точно, точно, — согласился со мною Сухиашвили. —Двумя неделями позже, когда они основательно подготовились к наступлению, семь дней атаковали нас с настойчивостью смертников…

— И не прошли!..

— И никогда не прошли бы фашисты, если бы мы имели хоть немного людей и подкрепили Курносова! — проговорил Сухиашвили.

Комбриг встал и несколько раз молча прошелся взад по землянке. Остановился, снял китель, поправил постель и подсел ко мне.

— Людей у нас в боевых частях осталось немного. Это верно. Но какие это люди! Они настоящий костяк, наш золотой фонд! Это, комиссар, живые носители боевых традиций нашей морской гвардии. Задача наша с тобой будет в том, чтобы умно расставить этот костяк, сколотить новое соединение. Я глубоко убежден, что 27-я гвардейская высоко понесет знамя своей предшественницы — 3-й гвардейской бригады моряков и впишет еще немало славных страниц в историю нашей армии и флота!

Как глубоко был прав бесстрашный командир славного соединения морской гвардии! 27-я дивизия гордо и высоко пронесла алое знамя по полям войны. Гвардейцы дивизии отличились на Дону и на Волге, на Северном Донце и под Барвенковом, в ночном штурме Запорожья, и при форсировании Днепра, и в Берлине. Многими орденами отметило Советское правительство это прославленное в боях гвардейское соединение.

В огне битвы

Книга вторая. В огне битвы Часть первая

1. До свидания, Ловать!

Сквозь вековые леса, через мочажины и топи, петляя меж голубых озер и непролазных трясин, продиралась на восток богом проклятая и чертом мешанная дорога. Когда-то по этой дороге ездили только в засушливое лето, да и то по крайней нужде — разве что проскрипит телега, груженная лесным сеном, или провезет, какой мужик напрямки в Селижарово, Осташков приспичившую рожать бабу — и снова ни следа, ни колеса.

А вот теперь... О, что только не сделает тяжкая военная година! По размешанной вкривь и вкось дороге двигалась большая военная колонна. По кузов в грязище ползли потрепанные полуторки и трехтонки, пыхтели с пушками на прицепе гусеничные тягачи, тарахтели по жердевой, бревенчатой гати повозки. Обочиной, а где и прямо по распутью брела усталая, но неунывная матушка-пехота — люди, одетые в серые солдатские шинели с золотыми якорями на рукавах. Впереди колонны колыхалось расчехленное для просушки на выглянувшем солнце боевое знамя.

Седой как лунь костистый дед в белой рубахе и брюках военного покроя, заправленных в кирзовые сапоги, стоял на крыльце расписанной резьбой избы, перекрестился на знамя и прочитал по слогам:

— За на-шу со-вет-скую Ро-ди-ну!

В раскрытое окно избы выглянула длинноносая, с заспанным лицом старушонка:

— Отходят. Матушки мои! Как же быть-то, старик?

— Да цыц ты! — притопнул ногой дед. — Заладила: «Отходят, отходят». Может, маневр какой али что...

— А ты не стой, а поди спроси. Чего ж ты зенки попусту пялишь!

— И пойду. И спрошу, коль надо. Чего ж не спросить-то. Спросим.

Старик сошел с крыльца и направился к двум офицерам, стоявшим под ракитами сбочь дороги, у обляпанной грязью «эмки».

— С добрым утречком, служивые, — поздоровался старик, поклонясь. — Звиняюсь, что побеспокоил, но дело не пустяшное и також сурьезное.

— Слушаем вас, дедушка.

— Волнуется старуха моя да и я тае... Это что ж, в отход али как?..

Высокий плечистый офицер в черном морском кителе, в профиль очень похожий на Багратиона, обернулся к приземистому молодцеватому командиру с красными звездами на рукавах гимнастерки:

— Это по твоей линии, Андрей Сергеевич. Отвечай старику»

Тот, кого высокий грузин назвал Андреем Сергеевичем, улыбнулся:

— Оборона избы старика, этих калининских деревень и лесов, Константин Давыдович, — это наше общее дело! — И, обернувшись к старику, простодушно сказал: — Не беспокойтесь, палаша. В избе вашей не бывать врагу. Фронт стоит крепко, а что касается нас, так это просто перекур.

— Спасибо, — поклонился старик. — Премного благодарен за утешное слово. Только хотел бы я вам напутствие одно дать.

Теперь уже к старику обернулся и Константин Давыдович:

— Говорите. Слушаем вас, дорогой отец.

— Зря вы, товарищи командиры, белым днем идете на свой перекур. Антихрист вон над дорогой кружит. Как бы не быть беде. Переждали бы день где-либо в лесочке.