В двух битвах

Я долго пробыл в тот день в медсанбате. Со всеми ранеными командирами и политработниками, со многими матросами и старшинами встретился. О последних тяжелых боях знали все.

Была уже ночь, когда я вернулся на КП. Штабной офицер принес приказ. Бригады моряков преобразовывались в 27-ю гвардейскую дивизию. Это известие меня сильно обрадовало. Значит, дела моряков нашли высокое признание.

Лег спать, но сон не шел. В эти минуты захотелось мысленно взглянуть на пройденный путь. В памяти воскресли бои под Давыдковом, Филошкином, Михалкином, Костковом, Каменкой, кровопролитные бои в районе Холма... Вошедший в землянку Сухиашвили и совсем разогнал сон.

— Говорил с комкором. Через пару дней уходим на формирование. Надо обсудить кое-что, — пробасил Константин Давыдович, подсаживаясь поближе.

Впервые за последние дни он был бодр, как всегда, чисто выбрит и подтянут. Я передал ему шифровку. Он погрузился в чтение, а я тем временем просмотрел статью нашего бывшего командира корпуса Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова в праздничном майском номере газеты «Красная звездам. Он рассказывал о боевых делах нашей 3-й бригады. — Вот, видишь, комиссар! — сказал капитан первого ранга. — Сколько разносов мы услышали в эти дни?! Сколько неприятностей было! Теперь вот какую справедливую оценку получили дела бригады. Нет, этих дел моряков никто не в силах перечеркнуть!..

— Это все верно, Константин Давыдович. Никто вписанного в летопись войны бригадой не зачеркивает. Но согласитесь, что хотелось не так закончить...

— Но это далеко не конец, комиссар. Похоже, скорее, на начало.

Во время нашего разговора пришел Халин. Обсудили неотложные мероприятия, связанные с предстоящим переходом. Потом я предложил почитать вслух статью Лизюкова. Сосредоточенно слушая, Сухиашвили иногда останавливал меня, просил вернуться, делал свои комментарии. Когда я прочитал оценку боевого марша бригады по тылам 16-й германской армии, комбриг попросил снова перечитать это место.

Лизюков писал:

— «Совсем недавно гвардейская часть Сухиашвили показала такую выдержку и упорство, перед которыми меркнет слава многих знаменитых подвигов гвардии прошлых лет. Участвуя в 150-километровом боевом марше по тылам противника, гвардейцы Сухиашвили шли авангардом главных сил. Немцы встречались с железным потоком, сметающим на своем пути всякое сопротивление».

— Хорошо сказал командир корпуса. Коротко. Ясно. Вразумительно. Ничего не добавишь! — вставил комбриг. Он заметно оживился навеянными воспоминаниями и попросил продолжать.

— «Не имея возможности, — читал я дальше, — остановить гвардейцев наземными средствами, немцы организовали комбинированный контрудар и в течение нескольких дней готовились к нему. Гвардейцы Сухиашвили подверглись удару одновременно действующих ста пятидесяти самолетов. Бомбардировщики и штурмовики фашистов в течение трех часов непрерывно обрабатывали гвардейцев с воздуха. В то же время противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь. Немцы применили здесь новое оружие — минометы 230-миллиметрового калибра. Действие каждой такой мины равно крупной бомбе, сброшенной с самолета. Плотность огня противника была настолько большой что казалось, на воздух взлетела вся земля».

— Что верно, то верно. Помнишь, эти «скрипачи», — так комбриг любил называть новые немецкие минометы, — поначалу дали нам прикурить. «Белоснежное поле, — продолжал в статье Лизюков, — у деревни Пронино превратилось в черную, зияющую ранами воронок поляну, и белые халаты демаскировали бойцов. Пронинский лес был совершенно сметен, от него остались только отдельные пни. Немцы были настолько уверены в эффекте своей подготовки, что после нее по сигналу белых ракет пошли вперед густыми колоннами. Они были убеждены: путь открыт. Медленно ползли танки врага. Офицеры открыли люки и самодовольно наблюдали страшную картину результатов авиационной и артиллерийской подготовки. Вокруг все было мертво.

Но, когда немцы без выстрела прошли место, где находился Пронинский лес, черное мертвое поле вдруг ожило. Из воронок от бомб и снарядов, как по команде, внезапно выросли силуэты гвардейцев. Со всех сторон вспыхнули огоньки пулеметов и противотанковых ружей. Перед немцами появилась непроходимая огневая завеса. Из-за отдельных пней полетели связки ручных гранат. Ошеломленные фашисты на мгновение остановились. В их колоннах падали новые и новые люди. Минута замешательства окончательно погубила врага».

— Согласен, вполне согласен с вами, дорогой генерал Лизюков, — снова прервал мое чтение командир бригады. — После их комбинированной подготовки Пронинский лес, действительно, страшную картину представлял! Но посмотрел бы он поле боя, комиссар, после нашей контратаки! Это было пострашнее. Помнишь небось ту ночь после сечи? Моряки-то мне тогда в траншеях говорили: «Порядок, товарищ капитан первого ранга. Сотни их рядышком лежат и спокойненько ведут себя. Теперь им не нужен ни свет белый, ни пространство!» Ну да читай дальше, читай.