В двух битвах

Со стороны Пронинского леса послышался шум моторов. Он усиливался. Ясно — шли танки. Хотя их и немного, но мы могли противопоставить им лишь три противотанковых ружья и десятка два противотанковых гранат.

Один фашистский танк ускорил движение и стал бить шрапнелью по центру нашей роты. Сделал он четыре выстрела. Вреда пока не причинил: бил неточно. Но засевшие в деревне фашисты трассирующими пулями настойчиво показывали танкистам цели.

Приказываю командиру правофлангового взвода выделить отделение и уничтожить танк. Пока давал распоряжение, снаряд врага разорвался почти над ротой. Два человека застонали. Нет, долго лежать нельзя. Скорее бы... Скорее! Будто откликом на мое желание грянул взрыв. Танк не загорелся, но умолк.

Теперь можно и подождать, пока первый взвод, обойдя деревню, ворвется туда с тыла. А деревню нужно было взять во что бы то ни стало. В ее развалинах мы смогли бы закрепиться и успешно вести борьбу с танками.

Наконец-то в тылу фашистов заговорили наши автоматы. Приготовиться к атаке!

Команда моя поползла по цепи. За автоматными очередями прогремели взрывы гранат.

— Вперед!

В предутренней мгле перед глазами все зримей вырастали развалины. Младшие лейтенанты бежали легко, обгоняли меня, на ходу стреляли из автоматов. Руины же молчали. И вдруг слева из-за какой-то темной хибары застрочил вражеский автомат. Огонь его пришелец как раз нам во фланг. Три человека упали. Рота залегла. Несколько наших бойцов поползли в тыл к автоматчику и забросали его гранатами.

Рота продолжала атаку. Кое-кто вырвался вперед и достиг развалин. Я хорошо рассмотрел, что собой представляет темная хибара, за которой было засел гитлеровский автоматчик. Оказывается, это одинокая русская печь, оставшаяся от избы.

Уже вблизи от печи я ощутил толчок в голову. Какие-то секунды сознание мое еще улавливало отдаленную стрельбу. А затем все смолкло...

Сколько прошло времени — не знаю, но, когда открыл глаза, было светло. Увидел зеленые ветви дерева и склонившегося надо мной ординарца Зарю. Он что-то говорил, но я ничего не слышал.

В голове шум и щемящая боль. Тошнило, подступала рвота.

«Где мы? Где рота?..» — это был первый мой вопрос, как рассказали потом. Лежал я на опушке леса. После того как меня контузило, я потерял сознание. Командир второго взвода младший лейтенант Алферов, принявший на себя командование ротой, приказал вынести меня на опушку леса. Так я и оказался здесь.

Заря помог сесть. Фельдшер курсов, толстый пожилой мужчина, дал мне что-то понюхать. Тошнить стало меньше. Немного стал слышать и вспоминать обстановку. Сидевший рядом со мной раненый младший лейтенант сообщил, что роты Сухиашвили и Батенина, по-видимому, окапываются. Его предположение вскоре подтвердил пришедший с командного пункта бригады офицер связи. Он сообщил, что комбриг и начальник политотдела живы, полчаса назад возвратились на КП.

Примерно часа через три я почувствовал себя лучше и пошел на командный пункт. За прошедшую ночь Сухиашвили, которого я застал склонившимся над картой, осунулся, был мрачен и неразговорчив. На одно ухо он ничего не слышал. По всей вероятности, и его ударило взрывной волной. Иван Степанович выглядел бодрее. Увидев меня, он улыбнулся:

— Рад видеть тебя на ногах. Земля ведь слухами полна. Я успел пережить из-за тебя немало горьких минут. Как чувствуешь себя сейчас?

— Г олова кружится. Слабость. Но это не в счет. Что за люди? — указал я глазами на трех незнакомых командиров, стоявших в стороне.

— Высокий, худощавый — комиссар гвардейской Панфиловской дивизии; рядом с ним — командир и начальник штаба одного из полков этой дивизии. Иди познакомься.

От них я узнал, что бригаду приказано сменить и отвести в тыл.

7. Вместо эпилога

Минуло еще два дня. Обескровленные подразделения бригады моряков вышли во второй эшелон корпуса. Три месяца тяжелых боев остались позади. К этому времени бригада имела немногим более десятой части боевого состава. Особенно опустошительно пронесся смерч войны по стрелковым батальонам, разведчикам, автоматчикам, истребителям танков и минометчикам...

Только второй отдельный стрелковый батальон в общей сложности с трудом набрал две неполные роты бойцов и командиров. Два других батальона, по существу, сохранили только номера да еще по два-три десятка людей из обслуживающих подразделений. Большая часть людей была в госпиталях. С ними еще, может быть придется свидеться. А те, что навсегда легли костьми на поле брани, остались только в памяти...

Первым, кого я встретил, когда мы расположились в сосновом бору был главстаршина Хмара. В последнем бою он командовал пулеметным взводом и стрелял из своего безотказного «максима» до той минуты, пока вражеский танк не раздавил его пулемет. Только счастливый случай помог ему самому увернуться, казалось, от неминуемой смерти. Но ранение его не миновало. Вооружившись автоматом, он продолжал стрелять и остался в строю до конца.

К моменту нашей встречи он успел помыться, привести в порядок свою форму. Правая рука его лежала на повязке.