В двух битвах

— Очень благодарен вам, товарищ генерал.

Вслед за сестрой Николаев вошел в вестибюль хирургического отделения. Ему дали халат. Поднялись на второй этаж. Длинные коридоры стариннейшего массивного здания сплошь заставлены койками.

— Еще теснее было. Немного разгрузили, — пояснила ему сестра.

В предпоследнем отсеке здания задержались: сестра уточнила у дежурной, где лежит младший политрук. Вошли в палату. Сестра молча кивнула на исхудалого, бледного человека, читавшего газету: Вот он. До свидания. Приятного вам разговора.

— Гус оглянулся на голос медсестры, перевел взгляд на Николаева и вдруг заулыбался во все лицо, кинул на тумбочку газету, воскликнул:

— Здравствуйте! Вот уж никак не ожидал вас здесь встретить, товарищ комиссар.

— Так в жизни часто бывает, дорогой товарищ Гус. Не ждешь ничего, а вдруг что-то неожиданное и нагрянет.

Рассматривая друг друга, они с минуту посидели молча. Заговорил первым Николаев:

— Ну рассказывайте, как залечиваются раны? Вижу костыли. Если ваши, значит, ходите. Это уже неплохо.

— Мои, мои. Пока требуются... Понимаете, о ногах меньше всего беспокоился, а когда двадцать семь осколков извлекли, они меня и подвели... Но теперь на поправку пошел, товарищ комиссар. На костылях почти бегаю, через месяц-полтора, врачи говорят, танцевать буду, — и он добродушно рассмеялся. — Разрешите полюбопытствовать: а вы какими судьбами в Москве? Наверное, отзывают, на переговоры пригласили?

— И не то и не другое.

— Значит, вы в бригаде остаетесь?! — Гус улыбнулся.

В госпитале он отстал от фронтовой жизни. Николаев ему сообщил об изменениях, рассказал о последних боях, об отзыве из дивизии моряков, о судьбах его товарищей.

— Комбриг также уехал?

— Еще нет, но будет отозван.

— Неужели и лейтенант Ананьев уедет?

— Думаю, что его удастся оставить в дивизии: нарком Военно-Морского Флота разрешил нам особо нужных командиров задержать.

— Убедительно прошу вас, товарищ комиссар, его оставить. Способнейший разведчик и исключительной души человек! Большой привет ему передайте. Да я ему сегодня сам напишу...

— Но о моряках ни слова! Приказа нет, сказал вам доверительно. Всякое может быть.

— Понимаю, понимаю, товарищ комиссар, но Ананьева вы обязательно сохраните в дивизии. Дивизия ведь махина! Намного возрастет объем работы, больше придется решать разных задач. А Ананьев всегда будет на высоте. У него острый ум и исключительная интуиция. Я ему помогу. Задерживаться здесь не собираюсь. Как костыли заброшу, так немедленно подамся к вам.

— Разыщете?

— Товарищ комиссар!.. — Глаза его договорили: «Какой может быть вопрос?»

— Ну а как сержант Ильиченкова? Виделись?

Бледное лицо Гуса покраснело. Он внимательно посмотрел в глаза Николаеву, желая прочесть в них: «Неужели комиссару известно об их сердечных делах?» И, по-видимому не обнаружив в его серьезном взгляде ничего предосудительного, заговорил:

— Поправляется. Ей разрешили вставать. Вчера в садике встретились. Посидели, поговорили. Утащила меня в библиотеку. Вот видите, — он указал на две лежавшие на тумбочке толстые книги. — Когда подошли к входной двери, посмотрела на костыли и говорит: «Я, наверное, напрасно вас пригласила сюда. Крутая лестница, вы не подниметесь». — Гус улыбнулся. — Опасения ее были преждевременными. Я хотя на костылях, но поднялся легче сержанта. В Ильиченкову ведь угодило тридцать четыре осколка. Двадцать девять извлекли, а пять осталось. Граната рядом разорвалась. Шею сильно повредило. Голова у нее плохо поворачивается... Слаба. А мысли у «дочери роты» уже с разведчиками... Разговор их прервали вошедшие врачи. Андрей представился.

— Ну что ж, товарищ батальонный комиссар, ваш подопечный идет быстро на поправку. Уже спрашивал, когда выпишут. Рвется в часть. Но я ему прямо сказал: «Если надоело у нас, можем отправить в глубинный госпиталь». Желанием таким не воспылал, на том разговор и закончился. Мы поняли друг друга.

— Но, может быть, вы все-таки месячишка через полтора его выпишете? — спросил Андрей.

— Возможно и так, но не раньше!

Николаев дружески попрощался с Гусом и пошел к Ильиченковой. Когда пришли в женское хирургическое отделение, он присел у дежурной, а сестра согласилась разведать, где лучше им повидаться.

В женских палатах не было такой скученности. Сидеть Андрею долго не пришлось. В глубине коридора показалась Ильиченкова. Она узнала Николаева, прибавила шагу.

— Здравствуйте, товарищ комиссар! Признаюсь, ваше появление для меня большой сюрприз, — говорила она, подходя к Николаеву.

Поздоровались. Девушка была одета в пижаму с белым подворотничком. Бледное, похудевшее лицо, заострившиеся плечи, вялость и осторожность в движениях говорили о тяжести травмы. Единственное, что почти не изменилось, это выразительные темно-серые глаза с черными ресницами.

— Признаюсь вам, когда на другой день к вечеру ко мне память, я задала два вопроса: удержали ли наши позицию и где комиссар? Там ведь ад кромешный стоял...

— И что же вам ответили?