В двух битвах

— Но ведь месяц войны надо считать за целый год, а следовательно, давно.

— Хорошо. Пусть будет давно. Тем лучше. Вы наскучались по пению. Товарищ комиссар, давайте попросим девушку спеть нам.

Все захлопали. Андрей присоединился к просьбе и сказал старшему лейтенанту, что боевая войсковая разведчица Тоня также считает Балакирева своим любимым композитором.

— О-о! Это совсем здорово! — оживился старший лейтенант. — Какой из романсов Балакирева вы нам исполните?

— Теперь вы от меня не отвяжетесь, я чувствую, — преодолевая смущение, улыбнулась девушка.

Тоня согласилась спеть романс «Мне ли молодцу» на слова Кольцова. Для Андрея ее согласие спеть было приятным открытием. И он не без удивления наблюдал за нею. Тоня подошла к фортепьяно, окончательно подавила смущение и низким приятным голосом запела. Романс исполнила выше всякого ожидания.

Старший лейтенант спросил комиссара, что бы еще он желал послушать. Тот попросил исполнить знаменитый романс Глинки «Я помню чудное мгновенье».

Сделалось тихо. Пальцы старшего лейтенанта быстро забегали по клавиатуре. Он вспомнил музыку. Довольно быстро «нащупал» мелодию. Сыграл и сказал:

— Память моя, как видите, удержала и этот романс. Да, впрочем, его и нельзя забыть.

— А я кроме первых двух строф, не помню слое, — с грустинкой в голосе призналась девушка. — Поможем вам, Тоня, — вступил в разговор моложавый паренек с льняными волосами и забинтованной рукой. Он и память прочитал первое четверостишие и обещал ей просуфлировать дальше. Тоня согласилась и запела:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Теперь от первоначального смущения у Тони не осталось и следа. Она зарумянилась. Прядь темно-русых густых волос немного сползла на лоб, большие выразительные глаза блестели. Пела она проникновенно и довольно сильно. Взглянув на паренька, сказала: «Не подсказывайте, вспомнила слова». Тоня продолжала:

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты.

Звучал мне долго голос нежный,

И снились милые черты.

Постепенно лицо девушки мрачнело. В глазах появилась грусть. Голос ее стал тише: она поет о мятежных годах поэта, о времени, стершем в его памяти «небесные черты», о безрадостной жизни «во мраке заточенья». Но вот она встряхнула головой, глаза ожили, загорелась улыбка, голос ее зазвучал звонко, в унисон настроению великого поэта, разделяя его бодрость, радость, подъем духа:

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье.

Как гений чистой красоты.

Комиссар обнял пианиста и разведчицу:

— Спасибо, друзья! Вы так исполнили, что перед моими глазами воскрес поэт. Я зримо видел его. Да, да. Воскрес наш Пушкин! Вы грустили и радовались вместе с ним. И аккомпанировал вам словно бы сам великий композитор!

— Вы уж так нарисуете, товарищ комиссар, — смутилась Тоня. — Это у меня сегодня просто отличное настроение. Я частенько пела под гитару этот романс. Но война все былое отодвинула назад. Скажу больше: она даже притупила память. Я сейчас это очень хорошо почувствовала: только после первого четверостишия вспомнила слова.

Они попрощались с молодыми командирами. Тоня на приглашение пианиста пообещала в ближайшие дни еще зайти в клуб и что-нибудь спеть. На лестнице она с жаром заговорила о музыке:

— Вы знаете, Андрей Сергеевич, «Могучая кучка» — интереснейшее явление в истории русского музыкального искусства. Она, точнее ее представители: Балакирев, Бородин, Мусоргский, Кюи, Римский-Корсаков вместе с неизменным идеологом «кучки» Стасовым обогатила, и очень основательно обогатила, нашу национальную музыку в самых различных ее областях. Я, конечно, весьма доморощенный ценитель и еще меньше могу отнести себя к людям, хорошо знающим музыку, но скажу вам и, думаю, не ошибусь: «Могучая кучка» оставила глубочайший след в опере, национальном симфонизме да, пожалуй, и в камерном жанре...

Они подошли к беседке. Сели. Тоня опять заговорила о бригаде, спросила о Константине Давыдовиче Сухиашвили и, когда узнала, что он будет отозван из соединения, со вздохом сказала: