В двух битвах

...Приземлились, дозаправились и вскоре снова продолжили путь. Теперь Андрей внимательно сверял маршрут самолета с картой. Подошли к Торжку — старинному русскому городу. Но где же город? Города нет. Он сожжен дотла. Уцелело лишь несколько каменных домиков, да и то с сорванными крышами. Сколько развалин! Сколько же осталось в живых жителей? Где теперь ютятся старики, дети? Да и есть ли тут вообще кто? И за что же, за что пострадали люди? Может быть, в городке были военные объекты? Нет, ничего нет похожего на военные объекты! Совершенно мирный город. Но что варварам до этого! В дикой злобе они умертвили город.

Торжок остался позади. Андрей поудобнее расположился на сиденье, попытался забыть руины города, но нет! К горлу его вновь и вновь подкатывала горечь. «Трижды и четырежды будьте вы прокляты, обер-бандиты двадцатого века! Каждому гвардейцу расскажу и без устали буду напоминать об этом невиданном ; разбое!»

Сильно взревел мотор, и тут же резкий рывок вперед, затем машина устремляется камнем вниз, прямо в гущу леса. С макушек елей и берез летят точно косой срезанные ветви.

— «Мессер»! Вовремя отвернули! — обернувшись, крикнул летчик.

Андрей и сам увидел: воздушный хищник чуть не впритирку скользнул возле «яка». Гитлеровский летчик обжег злым взглядом. Андрей погрозил ему кулаком. Ждали повторной атаки, но ее не было. А вскоре показался и знакомый район дивизии. С трудом разыскали полевой, хорошо замаскированный аэродром.

Наконец-то дома, в родной дивизии. К самолету подбежала орава сельских ребятишек. Николаев пригласил капитана в штаб. Летчик согласился.

8. Снова на крейсер

В дивизии тем временем произошли изменения. Приехал новый командир. Капитан первого ранга Сухиашвили сдал командование и готовился к отъезду в Москву. Андрею сказал об этом подчеркнуто недовольным тоном Иван Степанович Батенин.

— Новый командир припожаловал к нам. Цезарь. Все ему не нравится, все не так... — Хотел рассказать еще что-то, но Николаев перевел разговор на другую тему.

Темнело, когда Андрей переступил порог дома командира дивизии. Из-за стола поднялся полковник средних лет, сухопарый, с бритой головой, с чуть сутуловатой фигурой. Протягивая руку, сказал:

— Полковник Вандушев — командир дивизии.

Рассказали о себе. Вандушев поинтересовался о поездке Николаева. Тот коротко поведал, но постарался побыстрее перевести разговор о делах дивизии, но Вандушев уклонился и попросил охарактеризовать Батенина.

— Могу сказать одно: начальник политотдела Батенин толковый политработник, волевой человек.

Комдив нахмурился:

— Не вижу я его таким. Не вижу.

— За пять дней вы Батенина изучить не могли, товарищ полковник. В дивизии его все знают как энергичного и боевого товарища.

— Нет, нет, не защищайте! — безапелляционно заявил Вандушев. — Я людей научился узнавать с первого раза. Это грубый, бестактный, неотесанный человек...

— Ну это уж вы напрасно. У Батенина есть весьма положительная черта в характере: он имеет свое мнение по любому вопросу и всегда выскажет его без оглядки и без дипломатии, прямо в лицо. Согласитесь, эта деталь никак не может быть отрицательной!

Вандушев решительно не согласился с комиссаром, стал доказывать обратную точку зрения. Не желая больше при первом знакомстве распространяться по этому вопросу, Николаев прекратил разговор, пожелал каждому остаться пока при своем мнении.

Комиссар вернулся от Вандушева поздним вечером. Пока определенного мнения о комдиве у него не сложилось. Почувствовал: дело он знает и в вопросах тактики на сухопутье, несомненно, стоит выше Сухиашвили, но бросился в глаза и поверхностный неглубокий подход к людям, резко выраженная безапелляционность в суждениях, себялюбие, склонность к высокомерию. Это оставило от первой встречи неприятный осадок. С такими невеселыми мыслями комиссар и уснул.

На другой день Андрей встретился с Иваном Степановичем Батениным. Тот сразу же заговорил о Вандушеве:

— Я, конечно, не могу сказать, что уже изучил комдива. За такой короткий срок, сам понимаешь, сделать это почти невозможно. Однако первое впечатление он на меня произвел крайне жиденькое, если не сказать большего. Ко всему прочему, еще и грубиян большой.

— Что же отрицательного вы в нем нашли? — суховато спросил Николаев. Он не любил, когда люди, хорошо не зная друг друга, с первых шагов начинают свою работу с неприязни и препирательств.

— Всего понемногу, — начал Батенин. — Основная болезнь его — неглубокий подход к делу и поспешность в выводах. Еще не успел приехать и мало-мальски вникнуть в жизнь, а ему уже, видите ли, не нравится, все собирается он «в корне переделать». В обращении с подчиненными крайне груб, невыдержан. Инициативу не терпит, главные вопросы нащупать не может, да, пожалуй, ему это и не под силу. И вообще, это не командир гвардейской дивизии! Полк, возможно, потянет, да и то с трудом, — уже категоричнее резюмировал Батенин.