В двух битвах

— Жаль. Суровый, своенравный, но всегда очень справедливый командир. Последний раз мне довелось с ним встретиться в день гибели комбата Морозова. Я, видно, так урядилась в том бою, так была вымазана грязью, что на себя не была похожа. Между нами произошел интересный разговор. Мне он хорошо запомнился. Комбриг, ответив на приветствие, остановил меня и, помолчав немного, сказал: «Вот видите, почему я возражал с посылкой вас в боевую часть... Тяжело девушке, особенно когда в таком огневом вареве окажется. Верно ведь я говорю?» «Не совсем, товарищ капитан первого ранга...» — возразила я. «Как это не совсем! — вспыхнул Сухиашвили. Я еще раз почувствовала, как комбриг не любит возражений. — Вы посмотрите на себя». — «Хороша. Знаю. И все такие в траншее. Женщины и девушки должны равно делить невзгоды и трудности с мужчинами!» Комбриг улыбнулся. Он, смягчившись, что-то еще хотел сказать, но его позвали к аппарату. «Вы мо-лод-чина! Идите отдыхать. Считайте — разговор наш не закончен». Больше я его не видела. И не увижу. Очень жаль, что теперь не удастся нам закончить разговор... А у вас можно кое о чем полюбопытствовать?

Андрей согласился ответить.

— У вас, по всей вероятности, была большая дружба с комбригом? Вы сожалеете, что он уезжает?

— По-всякому бывало в работе... Скажу откровенно. Если бы Сухиашвили не уезжал, я, понятно, уклонился бы от этого разговора да и вы, пожалуй, не задали такого вопроса. Но поскольку он в ближайшие дни сдаст командование, скажу: Константин Давыдович — дельный командир. Суровая внешность его резко контрастирует с его душевным характером. Мне по-человечески хотелось бы, чтобы он уезжал. Но это мои чувства. А дела вершить, как вы знаете, всегда должен здравый рассудок. Он опытный и подготовленный моряк, поэтому больше пользы принесет на флоте. Отсюда решение наркома, несомненно, правильное. И, как бы я ни сожалел, нам придется расстаться.

Они поговорили еще немного и попрощались. Андрей пожелал Тоне быстрее вылечиться и, не задерживаясь, скорое приезжать в дивизию.

7. Возвращение в дивизию

Последние два дня пребывания в Москве Андрей побывал в интендантстве и Главном политическом управлении Красной Армии. Потом съездил в Мытищи, навестил сестру Надю и ее подвижную и веселую дочурку Наташу. Незадолго до этого сестра похоронила мужа, и поддержка Андрея была ей, как никогда, ко времени.

Утром, на пятый день приезда в Москву, Николаев собрался лететь в дивизию. На аэродроме Андрея ожидал самолет. Моряки и здесь остались пунктуальными: пообещали к определенному часу ЯК-12 и точно подготовили. Летчик, капитан, представился Николаеву. Несколько смущаясь, он доложил, что сегодня едва ли удастся улететь. Погода нелетная. Над землей низко стлались густые облака, видимость ограничена, моросил дождь. Но подумали, погадали и решили лететь.

Забрались в самолет. Капитан прогрел мотор, вырулил на старт, и после короткого разбега машина, легко оторвавшись от земли и сделав два круга над аэродромом, легла на курс. Погода не улучшилась. В плексиглас резко били дождевые капли. Видимость продолжала ухудшаться. Скоро летчик свалил машину набок, развернулся и лег на обратный курс. Показался знакомый аэродром.

— Лететь невозможно. Ничего не видно, — сказал пилот, когда приземлились. — Можем запросто разбиться. Лучше подождать до утра, товарищ батальонный комиссар.

К огорчению Андрея, погода и на следующее утро не улучшилась, не предвещал ничего хорошего прогноз и на завтра. Только на третьи сутки ветер стал разгонять тучи, появились разводы голубого неба. И вот снова в воздухе. Самолет идет то сбочь шоссе, то пересекает его.

Показался Калинин. Николаев попросил летчика сделать круг. Тот согласился, и Андрей впервые с небольшой высоты увидел знакомый ему город. Город был в развалинах. Груды обгорелого кирпича, исковерканных балок, черные пятна пепелищ, опрокинутые, сгоревшие остовы трамваев, срубленные снарядами, бомбами деревьями — вот и все, что осталось от города. Но Калинин жил. По улицам бежали грузовики с кирпичом, досками; электрики тянули провода электропередач. На станции попыхивали паровозы. Близ Волги дымила труба восстановленного завода...

А самолет тем временем лег на второй круг и уже подальше от центра. И снова руины, руины, обгорелые стены домов.

«Сколько же мерзкое отродье погубило ценностей! Сколько обратило в пепел и развалины уникальных памятников седой старины! — подумал Николаев. — Нет, не простим мы вам этого преступления! Никогда не простим!!»

Самолет отвалил от города и взял курс на аэродром. А Андрей никак не мог оторваться от иллюминатора и все смотрел на удаляющийся город. Тяжело, очень тяжело стало на сердце.