В двух битвах

Когда Петр шагал по траншее к позиции третьего батальона, его мысли вернулись к Ильиченковой. Тоня еще на Калининском фронте приглянулась ему, а в госпитале он полюбил ее и теперь совершенно не представлял себя без нее. Перед отъездом из госпиталя они пообещали друг другу, что разлучаться не будут. Тогда же Гус сделал девушке предложение. Конечно, это не явилось неожиданностью для Тони, она ожидала такого поворота в их отношениях. И все-таки, несмотря на это, испытала большое волнение. В тот на редкость чудный лунный вечер Тоня после затянувшейся паузы призналась, что также полюбила Гуса, не отказала ему, но просила повременить с этим большим событием в ее жизни.

— Знаешь, Петя, скажу откровенно, твое предложение не явилось для меня новостью, и я поэтому обстоятельно обдумала такой возможный поворот в наших отношениях. Мы оба хотим воевать в разведке и быть вместе. И хотим еще повоевать если не в роте, то в таком подразделении, которое постоянно находится в соприкосновении с противником. Ты будешь командиром, а я, как твоя жена, тогда уже в твоем прямом подчинении быть не смогу. А мне расставаться с тобой, сам понимаешь, не хочется. Мне хочется все трудности боевой жизни делить вместе. Но я понимаю также, что оставаться нам только любящими друг друга нельзя: найдутся злые люди, и нас разлучат. Что же делать? Я долго думала... А как ты посмотришь, если мы на первых порах прибегнем к стариннейшему и, мне думается, неплохому свадебному обряду — будем считать, что мы с тобой обручены? И это скрывать не будем. В таком положении нас труднее будет разлучить, а если кто и попытается, мы можем побороться, имея столь весомый и, если хочешь, весьма деликатный аргумент! Сказав это, Тоня посмотрела в глаза Гусу. И, заметив, как потускнели, немного помолчала. Осунувшееся, потускневшее после перенесенного тяжелого ранения и трех операций лицо ее сделалось сосредоточенным. Наконец, она продолжила:

— Ты не огорчайся. Повоюем немного на новом месте, осмотримся, познаем новые условия, взвесим все, оценим обстановку... Ты к такому шагу должен отнестись серьезно, Петя, очень обдуманно. В условиях войны, насколько я могла понять, это очень сложный вопрос, особенно для меня, с моим характером.

Доводы Тони Гусу показались основательными. Он даже и не сделал попытки возражать. Петр обнял Тоню, прижал к груди, поцеловал:

— Пусть будет по-твоему... Пусть.

— Не по-твоему, Петя, — перебила его Тоня, — а по-нашему. Мы вполне взрослые люди и не можем, не имеем права жить одним днем, одними чувствами. Мы обязаны, понимаешь, обязаны заглядывать вперед!

— Это все так, мой рассудительный друг. Но мне очень хотелось видеть тебя около себя не только как любимую девушку и даже не только невесту, но дорогую и любимую жену!.. Рассудила же ты мудро. Ничего не скажешь. Не легко... Но обещаю тебе. Соберу волю вот в этот кулак, — он потряс им. — Свои возбужденные эмоции попридержу. Буду ждать...

В этот же вечер Тоня попросила Петра Гуса, чтобы на службе, при подчиненных и начальниках, он сдерживал свои чувства, за промахи, ошибки спрашивал так же, как и с других.

— Служба всегда должна быть службой! — закончила она.

Гус улыбнулся и откровенно признался:

— Вот это делать мне трудно. Слаб я. Давно заметил за собою такую немощь. Не могу спросить с тебя, равно как с других. Вот не могу. Я буду, конечно, стараться...

— Теперь тебе легче будет, Петя. И вот почему. То, что ты полюбил меня давно, секрета для меня не было. Я знала и, может быть, немножечко этим обстоятельством, повторяю, немножечко, злоупотребляла. Но теперь этого не будет. Это я тебе твердо обещаю.

— Интересно. Очень интересно. Но ты не сказала, почему же мне будет легче?

— А не сказала я потому, что тебе спешить не надо. Терпение, милый, терпение. Я не договорила еще. Тебе легче будет потому, что я в принципе дала согласие на твое предложение. И этим очень много сказала. Очень! Я могла бы пересмотреть свое решение только в одном случае: если бы я глубоко в тебе ошиблась. То есть увидела, что ты, Петя, совсем не тот человек, каким все время хотел казаться. Но в этом случае ты оказался бы артистом, возможно, и не лишенным таланта. Но, думаю, к счастью нашему, этого никогда не будет!

— Только думаешь?!

— Петя, не придирайся к словам! В них, может быть, некоторая неточность, — быстро сказала Тоня, не скрывая своего волнения. — И легче тебе теперь будет еще и потому, что над тобой не будет довлеть мысль, что я могу из-за каких-либо мелочей изменить к тебе свое отношение. Спрашивай с меня по всей строгости и не опасайся моих обид. Когда справедливо, а ты всегда или почти всегда бываешь в своих отношениях к подчиненным справедливым, — я никогда не обижусь. Но даже если когда немного и обижусь, то на короткое время. Во всяком случае, я найду силы наказать себя за промах. Теперь тебе немного легче будет воевать.