В двух битвах

— Как ваша шея? — спросил Андрей разведчицу.

— Спасибо, товарищ старший батальонный комиссар. Получилось все так, как обещал хирург, — ответила Тоня. — Сделали мне пластическую операцию, а затем массаж, лечебная гимнастика, и шее моей почти вернули былую гибкость.

Девушка в подтверждение покрутила годовой.

— А ведь когда вы встретились с нами, ничего похожего не было. Хирурги в госпитале очень хорошие. Они нередко просто-таки чудеса делают.

— Ну что же, очень хорошо. Рад за вас. С помолвкой от души поздравляю! Пара, что и сказать, на подбор. — И Андрей крепко пожал их руки. — А теперь давайте поговорим о работе. Разговор начальника штаба со мной слышали? Когда ушли вы от него, он еще раз позвонил. Просил сохранить вам, товарищ Гус, статус-кво и разрешить представить к строевому званию. Вы ведь у нас все в политработниках ходите. Поэтому без политотдела начальник штаба этот вопрос решить не может. Но согласие мое получено. Вот стоит ли вас и Ильиченкову использовать в разведроте, надо подумать. Почему вы, можно сказать, с порога отвергли предложение начальника штаба? Воевали хорошо. Накопили ценный боевой опыт. Вполне заслужили выдвижения. Рейд к противнику вы и из разведотделения всегда сможете сделать. Подполковник Кульков, на мой взгляд, разумное предложение сделал вам.

— Все это, конечно, так, — заговорил Гус, и в голосе его послышалось неудовольствие. Лицо потускнело, сделалось серьезным. — Но если начистоту говорить, скажу вам откровенно. У меня обычно хорошо клеится с работой там, где представлена полная, — он подчеркнул это слово, — самостоятельность. В дивизионной разведроте как раз все это есть, она ведь отдельная, напрямую подчиненная штабу. В отделении разведки этого не будет. Характером меня родители наградили неспокойным, и для меня самостоятельность — главное. К тому же я привык на фронте постоянно чувствовать «дыхание» врага. И это в отдельной роте лучше всего можно ощутить... А любое задание начальнику штаба мною всегда будет выполнено. Поддержите меня, если можно. Повоюю еще, тогда можете решать мою судьбу по-другому.

Николаев спросил Ильиченкову:

— Какие у вас мотивы идти только в роту разведки? Те же, что и у ее командира, или есть что-то другое?

Девушка улыбнулась:

— Разумеется, вопрос самостоятельности для меня несуществен. А вот «дыхание» противника, как выразился товарищ политрук, Для меня имеет решающее и определяющее значение. В этом мы сходимся полностью. Я должна постоянно «видеть», извините меня за грубое сравнение, этих «четвероногих» в зеленых мундирах и частенько «беседовать» с ними в самых различных ситуациях. Вы, разумеется, понимаете, какое содержание мною вкладывается в слово «видеть» и «беседовать»?

— Понимаю. Понимаю, уважаемая «дочь роты». А теперь, поскольку вы выросли, обогатились боевым опытом, то, по всей вероятности, будете продолжать носить это почетное второе имя — «дочь роты», если, конечно, туда будете направлены, — вставил с улыбкой начподив.

— А что, разве это еще под большим вопросом? — быстро спросила Тоня, искренне удивляясь. — Я ведь первый раз только за этим приехала на фронт. И второй прикатила с той же задачей. Кроме всех бед, которые они причинили нашей Родине, эти коричневые фанатики мне лично и теперь дважды нанесли такие кровоточащие раны, за которые я с ними буду рассчитываться во все часы суток! А это мне удобнее всего делать в дивизионной роте разведки. Зная ваши добрые отношения ко мне и моему командиру, убедительно прошу вас — поддержите нас.

Когда Ильиченкова говорила, Андрей время от времени поглядывал на нее и думал: «Когда смотришь на это симпатичное лицо, никогда не подумаешь, что в этой девушке столько решительности и гнева, столько жгучей, испепеляющей ненависти к чужеземным завоевателям! И вместе с этим сколько в ней благородства! Ее вполне можно понять. Фашисты убили ее единственного брата. Сильно покалечили ее физически. Нанесли тяжелые раны любимому человеку». Андрею стало совершенно ясно, что Тоня да и Гус руководствуются в своих твердых решениях единственным: где им удобнее всего бить и разить врага, то есть чистыми и возвышенными соображениями.

Тоня что-то еще хотела пояснить, Николаев остановил ее:

— Достаточно. Все сказано. В роту — значит, в роту. Желание ваше глубоко аргументировано. Будем считать вопрос решенным. Начальнику штаба я позвоню и попрошу именно так и решить вопрос.

Гус и Тоня поднялись довольные, улыбающиеся.

— Скажем откровенно, мы от вас другого решения и не ожидали. Спасибо за поддержку, — твердо сказал Гус и принял стойку «смирно». — Готов всегда, в любую минуту выполнить приказ начальника штаба и доставить «языка», если нужно, даже из армейского штаба гитлеровской армии! — отчеканил повеселевший Гус.