В двух шагах от мечты (СИ)

– Постой, это еще не конец истории, – оправдываюсь я, пытаясь восстановить подмоченную репутацию. – Когда я увидел, что мой брат Уилл идет мимо нас, я так обрадовался, думая, что он вступится за меня и надерёт обидчику задницу. Ведь я считал, это именно то, что должны делать старшие братья – защищать младших.

Но он просто посмотрел на меня, лежащего в пыли, и прошёл мимо. Когда я вернулся домой с разбитой физиономией, то был безумно зол. Помню, как я высказал ему все, что о нем думаю. Да он был просто обязан преподать моему обидчику урок!

Уилл рассмеялся тогда и спросил: «Если я побью этого парня, чему это тебя научит, Пит? – я не знал, что ответить, а он продолжил. – Если я вмешаюсь, какой урок ты усвоишь? Что можно безнаказанно болтать что вздумается и не отвечать за свои слова? Или что всегда можно надеяться на кого-то, а не на себя?».

На следующий же день брат привёл меня и Рая в секцию борьбы. Я выглядел, как жертва несчастного случая с фиолетовыми синяками вокруг глаз и разбитым носом. После первой тренировки тело болело так, что невозможно было пошевелиться, но я был действительно счастлив в тот день.

– Ты скучаешь по ним? – тихо спрашивает Жаклин, слезая с моей спины и возвращаясь к ставшей привычной для нее уборке.

– Скучаю, – отвечаю я, натягивая футболку обратно. – По ней, по братьям, по родителям, по нашей пекарне, – каждый раз, когда я чувствую боль в груди, начинаю вспоминать моменты, по которым тоскую сильнее всего.

Как она пахла дождем и горькими травами, ведь ее красота не такая, как описано в приторных романах. Она словно разрушительная стихия. Все в ней пленяет, как последствия бури. Люди не должны наслаждаться разрушениями, на которые способна природа, но мы все равно не можем отвести взгляда. Так и она… Нe милaя, нe нeжнaя, но бесконечно любимая. Моя девочка. Но я об этом никогда больше не расскажу. Никому.

– Наверное, вот такие они, настоящие братья и сестры, все делают ради нашего блага, – печально говорит Джеки, вырывая меня из размышлений. – Помню, как Китнисс разрешила мне оставить кота, хотя собиралась утопить его – лишний рот нам был не нужен. Для сестры всегда не было ничего важнее моего счастья, – глаза у девушки опять становятся мокрыми, подбородок дрожит – едва заметный трепет в свете заходящего солнца. Она замечает, что я на нее смотрю, и отворачивается в сторону.

– Знаешь, единственное, что помогает мне чувствовать себя лучше – это рисование. Может тебе тоже попробовать? – предлагаю я, хотя у меня тут даже карандашей нет, и вряд ли мы сможем позволить себе краски в ближайшие несколько месяцев.

– Идем, – я опускаю ноги на пол, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в теле, – у меня есть идея.

Со скрипом распахиваю дверцу сарая, навесы которой перекосило от времени; среди дров и поленьев откапываю пару кусков угля. Интересно, это наш «родной» уголь, привезенный из Двенадцатого? Скорее всего, да, ведь зимы в Седьмом снежные, значит, одной древесиной не согреешься. Обхожу дом по кругу и выбираю деревянную стену, смотрящую в сторону леса. Что ж, чем не холст?

Бросаю один кусок прямо в руки девушки, марая их черными пятнами.

– Жаль, что мы не рисуем прямо глазами: едва ли у меня получится передать то, что я чувствую, – неуверенно произносит она, крутя уголек в руках.

– К черту правила – рисуй то, что тебе хочется, и так, как можешь! Я подправлю!

Жаклин медленно делает два шага вперед, протягивая ладонь с камнем к стене. Резкий взмах руки, и на холсте появляется первая линия, потом еще и еще одна, будто она пытается закрасить всю свою жизнь черным цветом.

Я наблюдаю со стороны, мысленно добавляя нужные детали, представляя, чем могут стать эти хаотичные темные мазки. Беру второй кусок угля и начинаю превращать фрагменты ее боли в образы надежды: ломаные линии становятся древесными стволами, листьями и тонкими стебельками. Я дорисовываю сверху пушистые шапки и летящие семена, превращая черный хаос в поле одуванчиков. Поле надежды и новой жизни!

Она отходит на пару шагов и замирает. С ее ресниц снова начинают капать слезы, и я надеюсь, что в этот раз от облегчения.

Будто сопереживая ее чувствам, в небе собираются тучи. Мы возвращаемся в дом, и девушка молча скрывается за дверью спальни, вытирая щеки тыльной стороной ладони. За окном начинается дождь. Легкие капли лениво спускаются с небес и, разбиваясь о жестокую действительность керамической крыши, разлетаются на мелкие осколки.

Как и мы сами разбились, столкнувшись с реальностью жизни.

Мне почему-то кажется, что дождь теплый, а, может, и соленый, как слезы Жаклин, тихо скатывающиеся по щекам и умирающие в мягкой ткани воротника ее платья.

Я расстилаю диван, укладываюсь сверху и закрываю глаза, но еще целую вечность не могу уснуть, пересчитывая боками впивающиеся пружины. Ненавижу эти тихие темные ночи, где мне то и дело слышится ее голос, по которому я так скучаю, а воображение не перестает рисовать ее образ.