В двух шагах от войны

- Черноморец-то наш рыбку кормит! - пронзительно закричал Шкерт, но внезапно замолчал, поджал губы и, схватившись одной рукой за горло, другой за живот, тоже побежал на корму.

К утру мезенские толкунцы прекратились, и "Зубатка" снова пошла по тихой воде вдоль Канинского берега. А к вечеру караван поравнялся с Каниным Носом, за которым уже совсем кончилось Белое море и началось Баренцево.

Вода после Канина Носа стала светло-зеленой, а спокойные ленивые волны чуть отливали лазурью. Только закат в этот вечер был какой-то необычный: не золотисто-розовый, а белесый и желтоватый. Карбас сказал, что такой закат к "туску" - к тусклому небу либо к дождю.

Вскоре оконечность Канина Носа скрылась за кормой, и "Зубатка" с ее караваном вышла в открытое море.

10

Капитан Замятин всю ночь простоял на мостике. С вечера посвежело все же океан давал себя знать - и Павел Петрович на все пуговицы застегнул свой кожаный реглан.

Он хорошо знал этот район Баренцева моря - ловил рыбу еще на "Смене", да и просто ходил здесь часто и раньше. Довести "Зубатку" до места для него не составляло особого труда. Но это тогда, до войны, когда не шныряли вокруг немецкие подлодки и эсминцы и не крутились в небе вражеские стервятники.

Он стоял на мостике, большой, голубоглазый, сжав плотно губы, и смотрел, смотрел до рези в глазах на море - такое знакомое и такое сейчас враждебное, на эту обманчиво ласковую в белой, почти без сумерек, северной ночи зеленоватую лазурь, смотрел на небо с расплывчатой линией горизонта, и глухая тревога не отпускала его.

Канин Нос ушел в далекую дымку, скоро на северо-востоке покажется плоский блин Колгуева острова с его рыжими низкими берегами. И под берега эти не пойдешь: полно здесь кошек - песчаных надводных и подводных мелей. Надо брать мористее, курсом почти на норд. Но там черный утюг "Зубатки" и идущие в кильватере "Азимут" и "Авангард" будут видны как на ладони - что хочешь, то и делай!

Старушка "Зубатка" шла пока прилично - узлов под десять. Но это для нее хорошо, а если, не дай бог, эсминец или еще что?

Немного отлегло от сердца, когда вдруг быстро, как это часто здесь бывает, захмарило и небо покрылось ровной темно-серой пеленой. Все-таки хоть для самолетов видимость похуже. Стало сыро и промозгло. Замятин хотел было спуститься с мостика, пойти отдохнуть, как услышал звонкий, прерывающийся от волнения крик вахтенного матроса-наблюдателя:

- Слева по носу два самолета!

"Ну вот, - устало подумал капитан, - вот оно". Он посмотрел в направлении вытянутой руки матроса и сразу заметил в небе две черные точки. Они были еще далеко и рисовались как мухи, ползущие по запотевшему стеклу. Шли они стороной и, похоже, параллельным курсом, навстречу.

- Тревогу давать, капитан? - спросил вахтенный.

- Погоди пока, - сказал Замятин, - не полоши зря ребят. Штурмана Антуфьева и боцмана ко мне. Быстро! И Громова.

Прибежал на мостик штурман, за ним быстро подошел боцман. Кряхтя, поднялся по трапу Громов.

- Чего они здесь рыщут? - проворчал он.

- Здесь, в Баренцевом, почитай, только наши морские коммуникации и проходят, - сказал Замятин, - от союзников к нам и от нас к союзникам. Вот немец и охотится. Мне в Архангельске сказывали, что сейчас до нас большой конвой из Исландии пробивается. Шибко, говорят, ему досталось...

- Слышал, - сказал Громов.

- Чего ж спрашиваешь?

- Да так, со злости, - сказал Громов.

И сразу же снова закричал вахтенный:

- С бакборта* самолеты! На нас идут!

- Заметили, сволочи! - в сердцах сказал Замятин.

Он присмотрелся. На "Зубатку" шел на небольшой высоте один самолет, другой удалялся на запад.

- Антуфьев! Пулеметы - к бою! - резко скомандовал Замятин. - Боцман, команду с винтовками наверх. И изготовить шлюпки. Капитан Громов - в кубрик: ребятам надеть спасательные пояса. От вахтенного заберите мальчишку. И тоже... всех наверх!

- Зачем ребятишек-то наверх? - спросил Громов.

- Выполнять! - тихо и яростно сказал Замятин.

Серая отвратительная птица, не дойдя трех - четыре кабельтовых* до судна, развернулась влево и пошла вперед, оставляя "Зубатку" позади. "С носу зайдет", - подумал Замятин. Оглянувшись, он увидел, как быстро и точно выполняются его команды. У левого пулемета уже стоял Антуфьев с подручным, у правого - второй механик с одним из матросов. Из трюма за Громовым и комиссаром выходили притихшие ребята и рассаживались прямо на палубе. Матросы готовили к спуску шлюпки.

А фашист уже вышел на боевой курс: прямо по носу. "Хейнкель" - с этими-то Замятин был уже знаком.

- Антуфьев, ты уж тут сам, - сказал он и пошел в рубку.

Отстранив матроса, он намертво ухватился за рукоятки штурвала. Ну, капитан, вывози! Странно, но тревоги уже не было. Была холодная и расчетливая ярость: не дам, гад, не дам! И когда самолет был уже в двух кабельтовых от судна, Замятин стремительно крутанул штурвал. "Зубатка", слегка накренившись, пошла вправо. "Молодец механик, - мельком подумал капитан, - руль работает что надо". И тут же полоснула мысль: а как там эти деревяшки "Авангард" и "Азимут"?..