В двух шагах от войны

В кубрике "Зубатки" остались только скамьи и стол, нары уже разобрали. Ели мы молча. После вчерашней работенки, после ночи на "Азимуте", да и после сегодняшних дел разговаривать и шутить не хотелось. Хотелось поесть как следует и отдохнуть часика два-три, благо время есть. Но когда кончили завтракать, Антон, постучав ложкой по столу, объявил:

- Вот что, братцы, надо потолковать.

- Спать охота!

- Давай в другой раз!

- Не в другой раз, а сейчас, - сердито сказал Антон.

- Дак что случилось-то? - спросил Саня Пустошный.

- Пока ничего особенного не случилось. А чтобы и дальше ничего не случилось, надо кой до чего договориться.

- Валяй, Антон, - сказал Арся, - только покороче.

- Нас здесь, - начал Антон, когда наступила кое-какая тишина, тридцать гавриков. Один - такой, другой - такой... Один без пуховика спать не может, другой и на камнях сладко выспится. Один - мешок с солью и на горбу не удержит, другой под мышку возьмет да еще и побежит. Я это вот к чему: надо нам жалеть друг друга, ну, то есть помогать друг дружке должны.

- А если кто сачковать будет? - спросил Шкерт.

- О сачках разговору нет. Сачок свое получит, - сказал Антон.

- Бить, что ли, будешь? - спросил Шкерт.

- Никак я не пойму: дурак ты, Петька, или только притворяешься? словно удивляясь, спросил Антон.

- А ты не оскорбляй, не имеешь права, понял? - повысил голос Шкерт.

- Не-е, - сказал Арся, - он не дурак, он - похуже.

- Хватит! - решительно отрубил Антон. - Хватит нам все время цапаться. Об этом я тоже хочу сказать. Нельзя нам ссориться. Нам вместе жить и работать вместе. И не знаю я, сколько мы тут вместе будем: может, месяц, а может... И еще скажу: здесь все... почти все комсомольцы. А мы, как шавки, друг на друга кидаемся - ни с того ни с сего...

- А почему это "мы"? - обиженно спросил Саня Пустошный. - Все, что ли, как шавки?

- Нет, не все, - спокойно сказал Антон. - А ты знаешь, как даже одна собачонка всю стаю стравить может?

- Слушай, Антон, что это ты: "шавки", "стая"? - тоже обиделся вдруг Толя из Находки. - Мы всё ж не собаки.

Антон смутился и сел.

- Да это я так... для сравнения, - неловко оправдался он.

Тут зашумели многие:

- С собаками нас сравнивает...

- Да вы что, ребята, - растерялся Антон, - ну, не умею я говорить. Это я так... ну, как это называется...

- Аллегория, - вякнул Витька Морошкин, - это он аллегорию подпустил для красоты.

Я молчал. Мог бы кое-что сказать, но побоялся, и Боря Малыгин рядом со мной вертелся на скамейке красный и сердитый - понимал, что, стоит ему только сказать что-нибудь, в него сразу эта компания вцепится: "заяц". А Колька Карбас вообще согнулся, чуть под стол не залез, чтоб не видно его было.

Антон решительно встал, но вид у него был такой, словно он не знал, о чем говорить дальше. Арся встал рядом.

- Дай-ка я скажу, Тошка, - заявил он.

- Давай, - сказал Антон и облегченно вздохнул, но на Арсю все же глянул с опаской: что-то он скажет?

Арся заговорил спокойно и, как всегда, немного насмешливо.

- Антон у нас и правда оратор не ахти какой, неважный, чего там говорить, оратор. - Он подождал, пока стихнут смешки, и продолжал уже без улыбки: - Ну и что? Мы Антона не знаем? Знаем! Я понял, что он хотел сказать. Нам дружить надо - вот что! И не подкалывать друг друга по пустякам разным. Вот ты, Морошка, сегодня над Димкой издевался, когда он сапог утопил. Насчет боевого крещения сказал и еще обозвал... А Димка боевое крещение на ленинградских крышах получил. Тебе и не снилось...

- А как ты меня обозвал, помнишь? - проворчал Витька.

- Помню, Витя, помню, - вроде бы виновато сказал Арся, - соплей голландской я тебя обозвал.

Морошкин позеленел.

- Вот видите, видите, - завопил он, - издевается!

- Не ори, Морошкин, - уже совсем серьезно сказал Арся, - видишь, тебе-то не очень приятно, а ты Соколову похуже ляпнул. Ему тяжело было, все видели, а ты взял и нарочно ляпнул. Так?

Он помолчал, потом посмотрел на Баланду и строго сказал:

- Теперь ты, Баландин Василий. - Он сказал это так, что Васька вскочил, даже руки по швам вытянул, и все засмеялись. Васька недоуменно огляделся и, злой как черт, сел.

- Чего тебе Баландин? - спросил он, растягивая слова.

- А вот чего, - сказал Арся, - помнишь, что ты ночью под брезентом Славке одесскому сказал?

- А што я такого сказал?

- А спросил ты его: зачем он к нам из своей Одессы приперся. Спросил?

Баланда засопел, но ничего не ответил.

- Да брось ты, Арся, - смущенно сказал Славка.

- Ты меня прости, Славка, но этому я скажу. И все пусть послушают. Ты знать, Вася, хотел? Вот и знай. У Славки отец под Одессой погиб - раз! Корабль, на котором мать и братишка из осажденного города плыли, Гитлер потопил - два! Сам он с августа прошлого года в партизанском отряде связным был - три!

- Кончай, Арся, - взмолился Славка.