В двух шагах от войны

Я спросил. Американцы оживились, посовещались и ответили, что могут, но если идти дальше, то им придется часто отдыхать, так как у одного отморожены ноги, а у другого в голени сидит осколок. Они собрали свои нехитрые пожитки, потом каждый отрезал от плотика по небольшому кусочку красной резины - на память - и подобрали из валявшегося здесь плавника подходящие палки. И мы тронулись в путь.

Шли долго и трудно. Моряки то и дело падали, нам приходилось поднимать их, часто мы присаживались по их просьбе отдохнуть, а потом опять шли и шли. И никто даже не пикнул, хотя те двое, у которых были раненые ноги, должны были опираться то на кого-нибудь из нас, то на своих товарищей. Они при этом еще умудрялись подшучивать друг над другом и смеяться.

- Крепкие ребята, - сказал Арся.

- Да, - сказал Славка.

- Ага, - сказал Васька.

Я посмотрел на него, и он показался мне совсем другим: даже толстые губы были сейчас крепко сжаты, а разлапистая походка стала тверже и уверенней.

В лагерь мы пришли уже не то поздно ночью, не то рано утром - разбери тут, когда солнце светит круглые сутки. Словом, было около четырех часов. Дома - вот ведь как: дома?! - никто не спал и уже готовилась другая группа, чтобы идти нас искать. Воплей, возмущенных и радостных, было столько, что хоть затыкай уши. Но когда распознали, с кем мы пришли, наступила уважительная тишина.

Американцы сидели на земле, смущенно и устало улыбаясь. Только Джеймс Гаррисон - штурман - стоял рядом с Антоном, когда тот докладывал обо всем Людмиле Сергеевне. Она, бледная и очень серьезная, молча выслушала его, потом подошла к Гаррисону и протянула ему руку. Моряк наклонился и эту руку поцеловал. Людмила Сергеевна зарделась.

Она сказала Оле, чтобы та взяла с собой пару мальчишек и пусть они срочно топят баню. Моряков она повела в избу Прилучных, а нас погнала спать. Мы, как говорится, не заставили себя просить и повалились на койки. Ребята лезли с расспросами, пока кто-то - кажется, Карбас - не цыкнул на них.

19

Следующий день был ярким - солнце вовсю разгулялось на безоблачном синем горизонте. Ветер упал, утихло и море. Участников вчерашнего похода не трогали - пусть отоспятся, а все остальные отправились на работу. Трое пошли к недалекому ручью за питьевой водой, двое дежурили по кухне. Словом, все были при деле. Людмила Сергеевна была довольна: кажется, все начинает входить в свою колею, быт налаживается, место обживается.

Она отложила одну починенную пару чьих-то порванных на скалах штанов и взялась за другую, торопясь успеть с починкой целой горы одежды к тому времени, когда жена Прилучного позовет ее печь хлеб.

Внимание ее привлекли американские моряки. Они один за другим выходили из избы - просто удивительно, как их там Марья разместила. Ночью двое ребят помогли им вымыться в баньке, нашлось для них и кое-какое бельишко. Потом, поев и напившись крепкого и горяченного чая, разомлевшие и счастливые, они улеглись и сразу заснули. И вот сейчас, старательно приведя себя в порядок, залатав кое-как одежду и побрившись, они выходят на солнышко. И радостно щурятся. На руках у обмороженных свежие чистые бинты - это она, Людмила Сергеевна, смазав им руки знаменитой мазью Вишневского, перевязала; полечила и отмороженную ногу ирландца Патрика, огромного рыжего верзилы; обработали рану на ноге самого молодого белокурого голубоглазого Сэма.

Они выходили, и каждый уважительно кланялся Людмиле Сергеевне. Последний вышел Гаррисон. Он попросил разрешения и присел рядом.

- Э вери гуд дей, - сказал он, глядя в небо.

- О, йес! - охотно откликнулась она.

Людмила Сергеевна хорошо говорила по-английски.

- Новая Земля, - задумчиво сказал Гаррисон, - бог мой, вот уже никогда не подумал бы, что меня занесет в такую даль. Двадцать лет плавал по южным морям. Карибское море, Гонолулу, Маршалловы острова, Канары, - он прищелкнул языком, - Италия, о Италия! Вы бывали в Италии, мисс...

Людмила Сергеевна на секунду задумалась, как ей назвать себя, и неожиданно выпалила:

- Люда! - и тут же ужасно покраснела: услышали бы ее сейчас ребята.

Комиссару экспедиции было всего-то двадцать пять лет.

- Мисс Люда, - сказал Гаррисон, - знаете, что больше всего поразило меня в ваших ребятах? Удивительное чувство коллективизма и какая-то дикая радость жизни. Это удивительно. Ведь я вижу, как им трудно, но с какой отвагой и достоинством они держатся. Вот, например, ваш комиссар Энтони...

- Антон? - улыбнулась Людмила Сергеевна. - Но он не комиссар. Он мой помощник. А комиссар, если угодно, я.

- Вы? - изумился Гаррисон. - Я думал, вы врач. Что же вас, такую молодую, очаровательную женщину, заставило поехать сюда, всего за какие-нибудь семьсот миль от Северного полюса?

- А что заставило вас, мистер Гаррисон, оказаться здесь же?

- Война, - коротко ответил Гаррисон и, помолчав немного, добавил: Ненависть к фашизму. Я видел его в Испании...

- Вы были в Испании?!

Гаррисон кивнул.

- Если я скажу, что вы были в Испании, своим ребятам, они начнут ходить за вами табуном. В свое время Испанией бредили все советские мальчишки. Они просто влюбятся в вас.