В двух шагах от войны

Он уже порядком устал и присел на камень у самого края обрыва. Заглянув вниз, он увидел ботик Прилучного. Он положил винтовку рядом с камнем и сложил руки рупором у рта. Но не крикнул. Зачем ему сейчас Прилучный? Тоже, поди, вором считает.

Васька глядел на море, по которому ходила некрупная ленивая зыбь, и думал. О том, как доберется до Матшара, о том, что зря он написал ту записку... И вдруг его рассеянный взгляд на чем-то словно споткнулся. Он присмотрелся и вначале увидел только полоску пенистой ряби, которая бойко бежала по воде примерно в километре от берега прямо на траверзе входа в бухту. А через несколько секунд он увидел перископ подводной лодки. Он все выше и выше поднимался из воды, и вскоре показалась рубка, а затем и вся лодка - черная, хищная фашистская лодка. Она еще немного двигалась вперед, а затем за ее кормой вода словно закипела: лодка дала задний ход, а потом вдруг, будто раздумывая, совсем остановилась, покачиваясь на зыби. Васька замер. Чего надо ей здесь, этой стерве?

Он увидел, как открылся люк и на площадку у рубки спустились трое. Один из них внимательно оглядел в бинокль берега, скалы и вход в бухту. Потом показал рукой в глубину губовины. Васька сглотнул горькую слюну: бот заметили, сволочи! Он заметался на своей скале. Кричать? Не докричишься. Он все-таки крикнул пару раз, но никто не отозвался, а собаки по-прежнему спали на корме. Бежать? Ку-у-да? А на подлодке поднялась какая-то возня, и вскоре с нее была спущена надувная лодка. В нее сели трое - двое на веслах, один на носу, и все с автоматами.

Что было дальше, Васька запомнил как дурной и страшный сон. Лодка подошла совсем близко к ботику, и первыми всполошились собаки. Они бешено рычали и лаяли. Автоматная очередь, и один пес упал без звука, другой, дико визжа, свалился в воду и сразу пошел ко дну. Потом выскочила из каютки Марья, за ней Ольга... "Мужиков нету", - успел подумать Васька... Еще одна автоматная очередь и... он завыл и закрыл глаза. Когда он опять открыл их, надувная лодка медленно тащила бот на буксире в море. Остался ли кто живой на ботике, Васька не знал, даже не думал об этом. Он, жутко ощерясь, перезаряжал свою малокалиберку и стрелял, стрелял, не понимая, что это бесполезно: его стрельбы немцы даже не заметили. Они вывели бот из бухты, отцепили буксир и переправились на палубу подлодки. Потом почти в упор тремя выстрелами из пушки расстреляли и деревянное суденышко. Оно сразу пошло ко дну. Фашисты забрались в рубку, быстро задраили люк, и лодка ушла.

Васька сел на скалу и не мог двинуться с места. Его словно выпотрошили, как убитую кайру. Потом он закричал каким-то не своим, каким-то детским голосом и заплакал, как, наверное, никогда не плакал в своем неласковом и жестоком детстве...

А потом он бежал, бежал отчаянно, ни о чем не думая, бежал обратно в лагерь... к своим.

Он пробежал полдороги, когда с востока вдруг понеслись темные страшные тучи. Ветер рванул раз, другой и третий, а потом во всю силу ударил всток. Ветер сразу сбил Ваську с ног, но он поднялся и упрямо пошел дальше. Солнце исчезло совсем, навалилась воющая хмарь, и Васька, сбитый с ног ударом ветра, привалился к камню и лежал там, обреченно думая: "Все, конец, отгулялся..." И он потерял сознание.

Когда он очнулся, над головой было опять синее небо и яркое солнце. И будто ничего не было. Не было черных, мчавшихся по небу туч, не было адского ветра, не было проклятой подводной лодки и убитой Ольги. Не было погибших собак и упавшей как подкошенная Марьи. Не было трех пушечных выстрелов и затонувшей тюпалки. Ничего этого не было. Была тишина и покой...

И даже птицы, от которых всегда некуда было деваться, молчали. Только какая-то маленькая птаха, стремительно прочертив небо над самым его лицом, что-то сказала. Что она сказала, Васька не понял.

Что-то мешало под головой. Надо бы убрать, но не хотелось. Лежать вот так, глядя в неоглядную синь, и ни о чем не думать, даже о том, что затылок режет камень. Лежать вот так, и вдыхать то ли прелый, то ли свежий, то ли нежный, то ли терпкий запах тундры, и ни о чем не думать. И только сейчас, краешком души, тихим биением сердца и еще даже не мыслью, а только прикосновением мысли понять, как жестока и прекрасна жизнь.

Мокрый нос ткнулся в ухо. Влажный и теплый добрый язык лизнул губы, и карий милый глаз засматривал в бездумные, видящие только небо глаза... Шняка.

И ничего не было...

Было!

Было! И Васька, застонав от боли во всем теле, встал. Он огляделся вокруг и ничего не узнал: он был далеко от берега, и кругом были незнакомые лощины и пригорки да камни, камни, камни. Ветер закружил его. Заблудился. Он беспомощно посмотрел на Шняку и сказал:

- Ты меня нашел, тебе и выводить. Выручай, друг!

Шняка понял. Он тявкнул радостно и побежал вперед, помахивая своим пушистым хвостом и оглядываясь на Ваську. Изредка он останавливался и поджидал его. Через пару часов они были дома.

- Ах ты мой умница, - говорила Людмила Сергеевна, целуя Шняку в холодный мокрый нос, - ребята вернулись - не нашли, а он нашел...