В двух шагах от войны

Мы все стали немножко суровее, немножко молчаливее. Мы работали. Промышляли кайру, шкерили ее и засаливали. Любое дело здесь не было легким, но если мы стонали, то стонали только про себя, молча.

Шкерить - это значит сдирать с птицы шкурку и потрошить. На холодном ветру это было не просто, а еще хуже - потом мыть и полоскать тушки в бочке с морской водой. И уж совсем неприятным делом была засолка. Крепчайший раствор соли - тузлук - разводился в брезентовых чанах. В этот раствор бросали кайриные тушки, там они солились вроде сами по себе, но у засольщиков ныли, саднили разъеденные солью руки, покраснели и слезились глаза. Да и другим было несладко: у тех, кто в лодках собирал птицу, распухали, как при ревматизме, и болели ноги, а на руках кровавые мозоли натирались от весел. У тех, кто стрелял или "шихал", трещали все кости от постоянной "гимнастики" на скалах. Но мы работали! И за работой забывалось горе... нет, не забывалось - затаивалось...

21

Прилучный стоял перед Людмилой Сергеевной. Вид у него был хмурый и смущенный.

- Слышь, комиссар, ты на меня не серчай, - проговорил он наконец, отводя глаза в сторону, - не хотел я тебя расстраивать, да и молчать нельзя.

- Что случилось? - с тревогой спросила Людмила Сергеевна.

- Мы с Ваняткой на дальний промысел собираемся, а тут, понимаешь, такое дело...

- Да не тяните вы, Иван Иванович!

- Вообще-то, ерунда, да и песцы эти - так, барахло одно, некондиционные. Ребятишкам ушанки справить хотел...

- Какие песцы? - ничего не понимая, спросила Людмила Сергеевна.

Прилучный переминался с ноги на ногу и что-то бормотал, потом махнул рукой и решился сказать:

- В баньке у меня те песцы лежали. Пять штук. Так вот, нет их сейчас... Понимаешь?!

Людмила Сергеевна подавленно молчала. "Вот оно, - думала она. - Я-то, дура, на себя понадеялась: справлюсь, пригляжу..."

- Найдем, Иван Иванович, - с трудом выговорила она, - не беспокойтесь.

- Да я не о себе беспокоюсь. Пропади они пропадом, те песцы шелудивые. У меня за тебя, комиссар, душа болит. Тут и еще дело есть...

- Что еще?! - взволнованно спросила Людмила Сергеевна.

- Гагачий пух кто-то из гнезд выбирает. А это уже дело, считай, государственное. Пух этот - валюта, золото чистое.

- А... может, другой кто? Со стороны?

- Других тут нет. Ненцы ежели когда забегают, так они знают, что тут мы с Ванюшкой промышляем, чужого они никогда не тронут... Уж ты сейчас-то промолчи, не тревожь ребят, а дальше присмотри. Да кому-нибудь из надежных парнишек своих скажи. Нельзя ведь так-то... А на меня не серчай, что сказал. - Он снял шапку, поклонился ей в пояс и ушел вниз.

"Что делать, что делать? - лихорадочно думала она. - С Антоном, с Антоном поговорить. Только с ним..."

Она нашла Антона и пошла с ним в тундру.

- Я так виновата перед всеми вами, - сказала она.

- Да что с вами, Людмила Сергеевна?! - изумился Антон.

- Ты слушай, не перебивай...

И она рассказала ему о разговоре с Прилучным. Антон помрачнел.

- Этих гадов или гада мы найдем, - сказал он. - А вы-то в чем виноваты?

- Виновата, - сказала Люмила Сергеевна. - Я должна была раньше рассказать вам про Баландина и Петра Иванова. Вы ведь не знаете, как они в экспедицию попали. Милиция настояла, чтобы при деле были, а я под свою ответственность взяла. Чем они оба в Архангельске занимались, ты знаешь. Иванов сбежал еще в начале войны из детского дома, там его не раз на воровстве ловили. Да и в Архангельске было...

Она замолчала.

- Так. Так, значит... - сказал Антон сквозь зубы. - Вы себя не терзайте. Разберемся...

- Только...

Антон молча кивнул.

Последнее время погода не баловала. Мы уставали и спали как убитые. Стонали, ворочались, кто-то даже по-щенячьи поскуливал, но все-таки спали...

Проснулся я от какого-то шума. Кричал Арся:

- Какая сволочь подсунула? Узнаю - убью!.. - Он стоял у выхода из палатки и тряс какой-то шкурой.

- Подожди, Арся, - говорил Антон, - разберемся.

- Выходит, я вор?!

- Никто на тебя не думает, - сказал Толик Находка.

- Как не думает?! - бушевал Арся. - В моем мешке песец этот драный? Или не в моем? Значит, я вор и есть!

- Так и есть, - сказал Шкерт.

- Ах ты... - сквозь зубы сказал Арся и бросился к Шкерту. Антон и Толик силой удержали его.

- Пусти, Тошка, - бешено сказал Арся, - не трону я его, только в глаза посмотрю.

Его отпустили, и он почти вплотную подошел к Шкерту и заглянул ему в глаза. Шкерт стоял, засунув руки в карманы, и смотрел спокойно и насмешливо. Арся глядел на него долго, и Шкерт не отводил глаз.

- Не он, - сказал наконец Арся и повернулся к Баланде. - Значит, ты?!

Тот сидел на койке, положив руки на колени и неестественно выпрямившись. Глаза у него тревожно бегали по сторонам, а губы тряслись. Все молча смотрели на него, а тут вперед выступил Витька Морошкин.

- Он это, - сказал Витька, - я сам видел, как он в сарай к Прилучному лазил. - Витькин голос дрожал.

К Ваське подошел Шкерт и молча со всей силы ударил его по носу. Баланда закрыл лицо руками. Арсю колотила мелкая дрожь.

- Отомстить хотел, сволочь? - спросил он почти шепотом.