В джазе только хулиганы

Последние минуты я поглядывала на Кирилла, снявшего бабочку. Он беспокойно крутил её в руках, расправлял заломы на красной отблёскивающей ткани, а на его серьёзном лице ходили желваки. И по тому, что Соколов воздерживался от шуток, я сделала выводы, что плохи наши дела.

— Вы это специально? — вдруг едко раздался в микрофон мужской голос.

Я быстро нашла взглядом Господина, растерявшего сдержанный вид. Он беззвучно посмеивался, нацелившись на Растопчинскую. Мне же не послышалось?..

Во всём оживившемся ряду повеяло любопытством.

— Что именно? — утрированно чётко спросила Растопчинская, сжав бумажки до побеления костяшек.

— Я зачитываю свои комментарии. Своё мнение. Считаете, это нормально? Я говорю: «тихо», а вы влезаете и говорите: «громко»?

— А что такое?! — растерялась она.

— Это дискредитация. Вы не даёте мне даже договорить. А что из этого должна вынести участница? Поделить наши мнения на два и найти среднеарифметическое?

— Послушайте, голубчик. Я не виновата, что вы не разбираетесь в вокале! И в отличие от вашего любительского мнения… я закончила консерваторию!.. Я не собираюсь перед вами более отчитываться. Моя оценка для участницы «четыре»!

Лёня, не скрывая того, что закатил глаза, вздохнул.

— Восемь, — уныло буркнул он.

— Следующий участник номер сто сорок! Григорян.

Мужичок из жюри даже не решался больше подвякивать. Все и так знали, что его оценки дублируют свирепое начальство.

— Я, — очередная девчонка встала, словно на расстрел.

— Два балла! — рыкнула тётка. — Комментарии у меня не зафиксированы, а значит, вы не продемонстрировали хотя бы половины необходимых навыков! Следующий!

— …Кричит заведующий, — хохотнул Савицкий. — А у меня есть комментарии! И оценка!

По мрачному залу резво прошлась волна смешков, заставившая Растопчинскую, сжавшую губки, смешно проморгаться. Я чуть было не заржала от неожиданности и её бестолкового выражения. Проследила за раздербанившим укладку Соколовым, как дрогнул его уголок рта, и обернулась к Даше.

На её лице поверх ужаса отпечаталась нестерпимая болезненная улыбка.

— Ну так быстрее! Зачитывайте своё никому ненужное мнение! Не тяните время!

Вот стерва!

— Окей. Мой комментарий: эта дама, — я переметнулась взглядом с заднего ряда на жюри и обнаружила, как Савицкий ткнул пальцем в наигранно вздрогнувшую тётку, — привела на конкурс свою ученицу с такой же песней, как у вас, — весело объявил Господин. — Секундочку… — он уткнулся в листы. — Вот! Номер пятьдесят три. Старцева Екатерина, преподаватель — Растопчинская А! Р! Екатерины тут, конечно же, нет, но вы не волнуйтесь, я проверил, что Анастасия Родионовна ей поставила. Десять баллов!

По ряду побежали шёпотки и охи, когда тётка растерянно захлопала мерзкими губками. Единственное, на что у меня, изумлённой, хватило сил — повернуться к Соколову. Он быстро шепнул мне, прикрыв рот ладонью:

— Дурак твой продюсер.

— Он не мой продюсер! — к сожалению. — Почему дурак?

— Все так делают. Он разворошил осиное гнездо.

— Не надо обвинять меня бездоказательно! — взвизгнула Растопчинская. — Помалкивай, щенок!

Но Лёня на тётку никакого внимания не обращал.

— Уважаемая Григорян, я вам ставлю десять баллов, — ехидно улыбнулся он. — Эй, ведущий. Это нормально, что жюри проталкивают своих?

— Что ж… раз комментариев больше нет, — моментально отозвался тот, вызвав новый залп сдавленного смеха среди артистов, — следующая участница номер сто сорок шесть, Дарья Ковалёва.

Вот это конкурс! Вот это уровень!

Мы с Соколовым перекинулись взволнованными взглядами и слегка отодвинулись друг от друга, заглядывая на задний ряд. Дашка встала, разглаживая складки на сиреневом платье, смотря строго перед собой в одну точку.

— Чистая интонация, неплохое звуковедение… — чудесным образом смягчилась уличённая в махинациях женщина. — На вашем месте я бы стремилась к более открытому звуку. Тембр сносный, отметила вашу высокую сценическую культуру. Умеете обращаться с микрофоном и взаимодействовать с залом. За технику много вам сняла, не люблю, когда эстрадники воображают себя народниками или ещё того хуже… забугорными певичками. Был бы более округлённый облагороженный звук — все десять не жалко. А так семь.

Да у Растопчинской и семь — достижение! Я замерла, наблюдая за надувшейся Ковалёвой.

— Соглашусь, звучало «забугорно», — подхватил Господин. — Только это преимущество. Было бы странно петь Мэрайю Кэри на русский манер. Десять.

Даша в голос выдохнула и осунулась, не заботясь больше об осанке.

— А вы… — я обернулась обратно к сцене. — Всем подряд десятки ставите? — процедила сквозь зубы, слегка виднеющиеся из-под натянутых губок, тётка. — Или только смазливым девицам с пышными формами?

Ну и хамство! Даже мужичок, сидящий между двумя спорящими судьями, подавился.

— О, как вы меня рассекретили, — наигранно опустил Савицкий уголки рта и закивал. — Я так себе жену нашёл…

— Следующий участник! — влез в разборки поверх новых смешков в зале ведущий. Он нервничал и уже плохо это скрывал: столько раз бедняге приходилось гасить судейский конфликт. — Сто пятьдесят семь, Соколов!