В джазе только хулиганы

Все выходные у меня ушли на то, чтобы смириться с поражением и попросту пережить учинённый моей самооценке урон. Обдумать каждое слово Растопчинской. Обсудить его с Дашей и Ярославом, высмеять, но буквально вколотить в психику и пропустить через себя, ёжившуюся от стыда при одном только упоминании пятничного конкурса. Не хотелось видеть красное платье — оно и вправду начало казаться мне вульгарным. Я запихнула его в старый вонючий шкаф напротив кровати. От предложений посмотреть видео со своего выступления физически тошнило, а от мимолётного взгляда на диплом — трясло. «Васнецова Ра» совсем не коробила на фоне номинации, пропечатанной жирным, будто стыдящим меня шрифтом: ДИПЛОМАНТ 1 СТ.

После легко доставшегося лауреатства, крайнее присуждённое звание пробудило меня от иллюзий. Возвращаться к ощущениям за кулисами в тот день было до ломоты мерзко: я видела себя инфантильной дурочкой. Самонадеянной, хихикающей неумехой, устроившей клоунаду вместо добросовестной распевки.

Об этом знали только я, Кирилл… и ведущий. Этого было достаточно, чтобы я сходила с ума от угрызений совести. Я чувствовала, что по этой причине критика Растопчинской имеет надо мной особую власть. А теперь предстояло выдержать добавку от Надин Дмитриевны… стоило подготовить себя морально заранее, но я даже не подумала, что она так среагирует! Неужели она не знала, с какой формулировкой мне присудили дипломанта?!

— Жюри осудили меня за сценический образ, — очнулась я под грохочущую дуэтную песню, до которой пытался докричаться Кирилл. Посмотреть в глаза Надин Дмитриевне я не решилась. Догадалась, что она прибавила громкость песни, чтобы спрятать за ней вопли, и почувствовала, как неконтролируемо задрались плечи. — Сказали, что петь джаз в красном — пошло.

Раз так, почему она меня не предупредила? Мои предыдущие выступления Надин смотрела в записи, и речи о неподходящем наряде у нас не шло!

— Брехня, Регина! Знаешь, почему тебе это высказали?! — металлические дребезжащие ноты в голосе преподавательницы вынудили меня поджать губы. Я-то знала: это всё потому, что в жюри сидела неотёсанная мужланка! Но я лишь мотнула головой, страшась предугадать правильный ответ. — Когда всё хреново, даже внешний вид человека начинает бесить! — от этой незамысловатой фразы в груди будто всё онемело… — Я посмотрела твоё безобразное выступление! Что случилось с ритмом? Целые куски мимо кассы! Ты не пела так в кабинете! Что за самодеятельность вылезла на сцене?! И перед кем?! Перед самой Растопчинской! А куда делось нормальное звукоизвлечение?! Даже на камере видно, что у тебя рот полпесни крохотный, как у этой курицы из жюри! Ты куда так звук передавила?! Бились-бились башкой об стену, бились-бились, и опять всё обгадила? Да если только в судьях видишь хоровиков, академистов, сразу рот надо шарашить, как можно шире! Легато надо пихать в каждую фразу!.. Мозги, блин, надо включать! — рявкнула заведённая Надин громче «Белого Рождества». Её бешеный, бегающий по моему лицу взгляд каре-зелёных глаз навевал жути. Соколов притаился в углу кабинета, а я, по ощущениям, побагровела… — Обидно! Обидно, когда тратишь на таких, как ты, время, а взамен получаешь фигу без масла! Вкладываешься! А потом выслушиваешь дерьмо от жюри! Выступление твоё смотришь — не лучше… бомжа, хлобыстнувшего боярышник!

Я попыталась улыбнуться — правда, было совсем несмешно. Тело окатило жгучим разочарованием. Напряжённые челюсти стиснулись до боли, пальцы сжались в кулак, но тут же бессильно ослабли. Я почувствовала, что сопротивляться бесполезно. Вот он, ответ на терзающий меня со дня вокального прослушивания вопрос: что же я на самом деле из себя представляла?

Я бомж без чувства ритма. С колхозным звучанием, куриным ртом, одетый в пошлое платье, украденное у девиц с трассы…

Всё-таки я тихонько рассмеялась. Но сама не поняла, как упустила контроль и позволила слезам молниеносно переполнить глаза. Парочка горячих капель стекла по правой щеке и попала в уголок дрожащего рта, от чего у Надин Дмитриевны искренне и изумлённо вытянулось лицо. Похоже, она не планировала сталкиваться с мокрыми неприятностями… по крайней мере, так близко и судорожно отскочила к столу.

Стыдно. Я успела вовсю разреветься, не видя кабинета сквозь узкие щёлки заплывших век, когда она выключила беспечную, призванную вселять чувство праздника песню. Раздалась пугающая тишина, а к горлу подкатил ком, который мне удалось сглотнуть, чтобы произнести вслух напросившиеся слова…

Надеюсь, Кирилл не повернулся в этот момент. Не увидел, как мне не удалось сохранить выдержку. Хотя, уже всё равно…

— Извините. Я… — с трудом вздохнула, не веря, что это говорю. Глупо было верить в способности, об отсутствии которых меня предупредили с первого дня… и ещё глупее — приходить сюда с важным видом, воображать, что я разбираюсь в вокале, могу составить конкуренцию Кириллу. — Я больше не приду и не отниму ваше время.