В этих гнилых стенах

Ришель в свои шестнадцать лет не смогла бы дать отпор. Для этого ей нужно было прежде всего начать нормально питаться. А мне достаточно было просто замахнуться первым, что попалось под руку. Мой маленький бесстрашный французский разведчик всячески пытался отбиться от своей же жертвы, пока я не подоспел на помощь, сжимая в руке пустую бутылку. Подскочив к мужчине со спины, я размахнулся и ударил его по голове. Бутылка разлетелась вдребезги, а мужчина просто осел на скамейку, потеряв сознание. По виску потекла тоненькая струйка крови.

– Празднуешь день зарплаты, да? – произнесла Ришель, трясущимися руками доставая из его кошелька всю наличку. – Это – моральная компенсация. Урод!

Пнув его напоследок, девушка, тяжело дыша, бросила пустой кошелек в мусорный бак, и мы растворились в толпе. Грязь таких вечеров не смывалась гнилой водой, и я был благодарен судьбе за то, что они были крайне редки, а потом и вовсе прекратились. Хотя фраза «Давай украду» при взгляде на интересную безделушку у какого‐нибудь прохожего проскакивала в диалогах до сих пор…

Не стыдится воровать, но так ненавидит насилие. И так больно стучит кулачками по моей груди в знак протеста. Ведь воровство для нее – нотка авантюризма в жизни, а мой метод поиска справедливости – бесчеловечное варварство.

* * *

– Да, она справится, – решительно сказал я и почему‐то не подумал, что это может быть опасно. Я был абсолютно уверен в ней.

– Она‐то, может, и справится, но мы не знаем, что может пойти не так. Снайпер, например… – встряла Наташа, желая вернуть нас на землю.

– Нет, снайпер для нападения, а не для защиты. Он не успеет, если даже его и привлекут, – возразила Николь. – Но я молю тебя: не суйся к ней в кабинет! – Женщина посмотрела на меня, в ответ я просто кивнул головой, даже не вникая в ее слова.

Общий план был понятен, оставались организационные вопросы, которые нужно будет решать ближе к началу самой революции. А революция начнется тогда, когда Ришель будет чувствовать себя уверенно в пятом куполе, знать его как свои пять ловких пальцев. Тогда мы соберемся и обговорим все еще раз.

– Украсть для тебя что‐нибудь? – это были последние слова, которые я услышал от нее перед тем, как наши пути разошлись на долгие месяцы, а в какой‐то момент казалось, что вообще навсегда. И при встрече после такой долгой разлуки все, что я получил, – отпечаток ее ладони на моем лице.

Глава 20

В тот день до позднего вечера со мной осталась только Николь. Мы немного поговорили о нашей семье, где нас осталось двое с половинкой: я, она и воображаемая Аня, которая, по всем предположениям, должна была быть рада нашему появлению. Разговор не клеился, и тетя все же собралась ехать домой.

Мы решили пройтись до ближайшего перекрестка, чтобы помолчать еще некоторое время вместе. Тетя с тоской рассматривала по пути желтеющие деревья. Кое-где они и вовсе стояли голые. Грязь от дождевой воды, не успевавшей испаряться, заменила привычную почву, и Николь поскользнулась и чуть не упала. Сказывалось постепенное снижение температуры в куполе. Он догнивал изнутри, изживал свои последние ресурсы, и никто не заморачивался вопросом их восстановления. По документам, которые показал мне Айзек, проект планировался на пятнадцать лет – за это время население, выбранное Мирой, должно было достигнуть хороших цифр по мутации, чтобы можно было покинуть купол для строительства нового мира. Но что‐то явно пошло не так. Несложно догадаться, какому из куполов отдается преимущество в вопросах ремонта.

– Аня может не знать, кто она такая. Один из препаратов, которые прописал ей психотерапевт, подавляет ее способности. Но-о-о… есть маленькая вероятность, что таблетки начали давать сбой. Хочу заметить, что мне это еще не подтвердили.

Судя по громкому вздоху, эти слова стоили ей немалых усилий. Не каждый человек способен признаться в том, что держит сверхмутанта на таблетках.

– Это как‐то связано с тобой? – Я бесстрастно смотрел ей в глаза, пытаясь не выдать своего отвращения. Эта женщина убедила меня в том, что, если у тебя есть желание что‐то контролировать, власть и ум, можно неплохо так превратить мир в театр. Не верить Николь было нельзя, но от ее знаний и умений проворачивать свои манипуляции бросало в дрожь.

– Ну… скажем так: я определенно приложила к этому руку.

– И она не больна психически?

– У нее довольно сложная ситуация в семье. Диагноз поставлен психотерапевтом, но мы с тобой знаем, в чем причина.

– И в чем же? – Я непонимающе вскинул левую бровь, засовывая руки в дырявые карманы своих изношенных штанов.

– Она напугана и растеряна. Здесь, в муравейнике, вы держитесь вместе, а она в своей беде – совсем одна. Представляешь, как сложно жить, даже не догадываясь, кто ты, и видеть страх в глазах близких людей? У нее очень натянутые отношения с мачехой…