В этой истории не будет злодея, и человек есть закон

Он смеялся, но в речах его были слышны рыдания. Константин ждал, когда ему наконец кто-то поможет, но ни человек, ни фолк, больше не хотел оставаться с ним рядом. Даже Эндрю вдруг успокоился, примирился с собой и отпустил оставшееся в нём сострадание. Конону нельзя было соболезновать. Он не заслужил и того, чтобы его дряхлой фигуры касались чужие взоры. Всем было предельно ясно то, как годы одиночества отразились на нём. Они сделали его безумцем. Нет, вернее будет сказать — сам Конон выбрал стать сумасшедшим. К нему не осталось ни жалости, ни скорби. Одна пустота, сравнимая с объёмом бесконечной Вселенной. Он стал чёрным пятном, разлившимся по светлой поверхности Вины.

И пал лжепророк под ударом истины сына человеческого.

— И почему же тебя всё это волнует? Неужто ты решил отомстить мне за своего отца? Ну конечно, только ради этого ты и начал под меня копать. Вот только папашу твоего ничего уже не вернёт!

— В этом мире жить моей сестре. — Хён Сок смотрел на него без гнева, да лишь с толикой понимания. За столько лет дато ни капли не образумился. Из оставленного всеми Константина он превратился в жалкого Конона. — Хоть раз попробуй вспомнить кого-то ещё живого прежде, чем оправдывать себя очередным мертвецом. Не забыл, что у тебя ещё есть сын? Что бы сказал Кари, если бы увидел тебя таким? Ты предал его. — Дато молчал, потому что ему нечего было возразить в ответ. Но в тишине он не был согласным. Конон и не хотел признавать, что Хён Сок был прав. О своём сыне он так ни разу и не вспомнил. — Ты должен был быть отцом для Кари, а не для народа. Даже с собственным ребёнком ты справиться не можешь. Все всё услышали, так что закрой свой рот и прекрати делать то, чем отравляешь жизнь другим.

Вот теперь он закончил. Хён Сок сказал всё, что хотел, и с ним случилось всё, с чем ему предстояло столкнуться. Ему наконец удалось исполнить то, к чему он всю жизнь стремился. Хён Сок не хотел расквитаться с дато или Кари за смерть Му Хёна, но для своей собственной души он добивался справедливости. Он был кем-то и без звания подполковника. Он был Квон Хён Соком. Он был и сильным, и слабым. Он заметил демона в ангеле, и принял пороки тех, кто был ему не безразличен. И он был главным героем. Героем Вайнкулы Квон Хён Соком. И это он хотел нажать на курок, когда Конон стоял прямо перед ним на непорочном чистом снегу, но не сделал этого. Хён Сок совладал с собой и не убил того, кто прятался под личиной фолка. Он оставил Конона в живых, и так лишь навлёк беду на другого. Не все в этих переговорах придерживались политики Эндрю.

— И почему ты не спросишь, откуда у меня взялся сын? Я просто подобрал никому не нужного мальчика и вырастил его как настоящего человека. Он единственный, кто не должен был пред вами служить! — только и успел сказать Константин перед тем, как на его лице в миг отразилась полувековая боль.

Никому не было его жаль ни тогда, когда в голове его оказалась пуля неизвестного стрелка, ни тогда, когда навсегда ослепшие глаза закатились внутрь насквозь пробитого черепа. Под удар наконец попал тот, кто давно заслуживал смерти. На куртке Хён Сока оказалась чужая кровь. Эндрю не сразу понял, что произошло. Дато встал на колени, и в свете заходящего солнца казалось, что он вдруг решил склониться в молитве. Красные слёзы заполнили глазницы, стекли по щекам и впитались в седую бороду. Последний прерывистый вздох вырвался из его груди облаком горячего пара, что за собой унёс дух дато Конона.

Всё присутствующее при падении его тела человечество стало оплакивать того юного Константина, что попал в ловушку по чужой глупости. Найти информацию о единственном космонавте с гетерохромией оказалось просто. И звали его Крит Константин Романович. На чёрно-белых снимках старого надгробия значился возраст двадцати семи лет. Константину было совсем столько же, сколько и Хён Соку, когда на Древней Земле его приписали в покойники. От осознания этого дрожь пробежала по телу Хён Сока и колючим комом застряла где-то в горле. Константина не стало, но ничего ещё не было закончено. Оставались председатель Моис и тот, кто позволил себе убийство первого и последнего дато фолков. Этим кем-то оказалась офицер Юна.

Люди начинали перешёптываться, а фолки всё никак не могли оторвать глаз от призрака их великого Божества. Амфи, медленно прогуливающиеся где-то в стороне, не желали вмешиваться. Лишь Ко с огорчением поглядывала на Эндрю, и всё ждала, когда же он решит позвать её. И за сотню километров она учуяла бы ту каплю крови, что первой скатилась с его рукавиц и разбилась о землю. Но Эндрю никуда не спешил. Он с терпением высматривал Моиса и готовился сделать своё открытие. Сознание его неспешно уплывало, но Эндрю держал его даже сильней, чем рану в своём животе. С каждой минутой ему становилось всё холодней, и лишь одна рука ощущала тепло, плавно покидавшее его тело вслед за пулей.