В этой истории не будет злодея, и человек есть закон

Моис подошёл к ним лишь тогда, когда охрана наконец согласилась покинуть его. Он не боялся выйти из этих переговоров тем же путём, что и Конон. «Фолки были обмануты и унижены, но от того не становились ожесточёнными. Они умели злиться, но никогда не считали верным вымещать свой гнев на других. Моис действительно мудр, если понимает это» — так мог подумать любой, кто заметил бы то, как спокойно председатель вышагивает по залитому кровью снегу. На самом же деле смерти он попросту не боялся. Ведь все варианты на этот случай председатель уже давно продумал. Его задача здесь была выполнена, и он не возразил бы и слова против тому, кто прямо сейчас решил бы в своих руках сжать его горло.

— Каким образом ты узнал, что дато — человек? — Хён Сок был с ним жёстким, и думал лишь о том, как поскорей подвести Эндрю к тому, чего он так ждал. Дихотомия. Каждый должен был услышать две истины.

— Он сам мне сказал. — Его обычная улыбка пропала, и на её месте остались плотно поджатые губы. Моис предчувствовал, что его позорную правду решатся раскрыть.

— Вы работали вместе. — Слабым голосом заговорил Эндрю. — Но планы изменились.

— Всё верно. Теперь понимаете, зачем вы двое мне здесь понадобились? — он замолчал, решив, что на этот вопрос ему точно ответят, но предположений так и не последовало. — Я пытался вести Вас, господин Квон, туда, куда мне было нужно, но Вы не переставали смотреть в сторону Сварога. Вы же, подполковник Арно, вдруг сами на меня вышли. Это правильно. Если мы хотим равенства, каждый актёр должен признаться в своей роли. И просто отлично, что вы смогли ко всему приурочить многоуважаемую Эмили Брамс. Это пойдёт на пользу предстоящей ей предвыборной кампании.

— Вы — фолк. — На выдохе произнёс Эндрю, понимая, что у него не хватит сил на большее.

— И в этом Вы абсолютно правы, подполковник. — Моис кивнул, снял зимние очки, но не выдержал и от стыда прикрыл свои жёлтые глаза.

— Это ты заставил фолков на Дне единения убить своих же родных братьев. — Презрение пересилило былое уважение, и Хён Сок вновь едва держался, чтобы не достать пистолет. — И тот голый нож. Ни одного славянского знака. Ты знал, что, если его увидят, Конон точно поймёт, что это твоих рук дело. Ты подставил своих братьев под собственную пулю.

— У меня были большие планы. Вы не дали мне закончить.

— Да ты хоть представляешь, сколько жизней загубили эти твои игры? — он кричал и бранился ещё хуже, чем с Кононом. Его бездушное тело уже унесли, но окроплённая кровью земля ещё пахла смертью. — Я был там и всё видел. На моих глазах десятки голов разбили об асфальт прямо перед статуей Луиса. Ты опозорил его, ты даже не побоялся осквернить мёртвых! Ну и какого тебе было пойти против Алека? Несомненно легко! Ведь он уже никак тебе не ответит! К чему это всё? Почему бы сразу не сказать всему миру, что дато был человеком?

— Разве хоть кто-то поверил бы мне? Если бы Вы, господин Квон, хоть немного разбирались в политике, то давно поняли бы, что ко всему общество нужно готовить. — Моис поднял голову и посмотрел на него. Взгляд его переполняло раскаяние. — Никто не идёт у меня на поводу. Всё совсем наоборот. Это я навеки раб того народа, что однажды выбрал меня своим председателем. Мне нужно было что-то, чем я смог бы заполнить дыру, что сегодня открылась в разбитых сердцах фолков и людей. Иначе у них бы даже лжи не осталось. Место десятка голов заняли бы тысячи и миллионы.

— Ты мог бы остановиться на Луисе. — Хён Сок и не думал его понимать. — Зачем нужно было подставлять Алека?