В этой истории не будет злодея, и человек есть закон

Хён Сок не прекращал давиться нервной усмешкой. Редкие смешки сжимали его горло, слёзы собирались в уголках глаз, а левое веко нервно подёргивалось. Он вышел из кабинета с полным счастья лицом, но лишь глупец мог разглядеть в нём радость. Эндрю никогда не видел его таким. Никто не видел. Даже сам бывший подполковник Квон не мог вспомнить, чтобы хотя бы раз в жизни чувствовал себя в такой близости с пропастью. Место кресла-качалки бабули Ии заняло потерявшее все силы тело Квон Хён Сока, что по собственной глупости четыре года готовилось прыгать. И вот оно уже летело вниз.

Подполковник Квон знал, что после такого его лишат должности, ведь именно об этом его и просили. С самого утра, когда электронная почта доставила ему нечто, равносильное пожеланию скорой смерти и плевку в уже вырытую могилу. Главе органов внутренних дел давно приказали накалить ситуацию до предела, а этот случай лишь сыграл этому желанию на руку. Люди начали войну в день своего появления. Язык фолка повернулся сказать единственные в своей жизни слова правды. Хён Сок мог бы выжать из него больше, но оно от него не требовалось. На рассвете всех дней были люди, и даже фолк это понимал.

Четыре года назад случилось нечто куда более значительное для Хён Сока, чем падение Ньюэры. Тогда его вызвали в министерство внутренних дел, усадили в кресло и за чашечкой кофе ввели в обновлённый курс дел. Хён Сок попросил эспрессо без сахара. Секретарь наклонился к нему и прошептал на самое ухо:

— Вы, верно, совсем не понимаете, зачем нужно пить кофе. Оно должно быть вкусным. В приличном обществе Вам подобного бы никто не простил. Ради Бога, даже если Вы следите за фигурой, используйте хотя бы подсластитель.

Он говорил, но его мнения не спрашивал никто. Ни один за тем столом и не заметил того, как не знающий границ секретарь высыпает пакетик с сахарозаменителем в его чашку. На бейдже значилось имя. Эндрю Арно. То был секретарь, что не мог справиться со своей главной задачей — научиться различать подсластители и прочие добавки в кофе. Дело было лишь в том, что тогда он ещё не встретил официантку из «Холи Белли». А Хён Сок до той брошенной ненароком фразы и не желал думать о том, что что-то в этой жизни должно доставлять ему удовольствие.

У Хён Сока не было времени узнавать, что именно и зачем сказал секретарь Арно, но другое ему донесли без особого труда. Обстановка между людьми и фолками накалялась с их первой встречи. Если кто и не замечал конфликта, то было по собственной же прихоти. Нет, фолки не желали людям смерти и не молили их убраться, но всё чаще голоса их народа звучали на митингах и шествиях против настоящих порядков. Волнения проходили от одного селения до другого, возносились к Сварогу, там же и затухали. Дато Конон утверждал, что поход на людей военным шествием никак не удовлетворит его интересов, а желала его душа лишь одного — как бы скорее адаптировать фолков под вечно меняющийся окружающий мир. Люди ломали его под себя, и ту же привычку невольно внедрили в умы младых фолков. Но такая глобальная смена общественного мировоззрения просто не могла пройти незаметно. Слишком стремительно сказки о великих Талахугдах переросли в возможность познать мир через науку. Сам человек привыкал к этим переменам тысячелетиями. Фолки оказались вынуждены стерпеть все изменения за одно лишь столетие.

На том и закончили — подполковник Квон обязался докладывать обо всех волнениях, пляшущих среди людей и фолков, лично министру внутренних дел, избегая лишних проволочек с начальником Управления организации деятельности уполномоченных по делам межрасовых коммуникаций. Министр приказал хранить их непрекращающиеся исповеди в тайне от коллег и общественности, только вот Эндрю Арно ни в ту, ни в другую группу не входил. По личным причинам глава органов внутренних дел решил дозволить ему вникнуть в подноготную, а Хён Сок и не желал возражать. Ещё тогда он понял, что этот парень видит в межрасовых коммуникациях нечто, что от его взора скрыто. И вот теперь эту загадку ему удалось раскусить — Эндрю понимал фолков, как фолков, но не как людей. Хён Соку же было неведомо то, какие причины могут заставить его относиться к ним снисходительнее. Даже когда его упросили самолично лишить себя поста, он не возражал. Никому, и даже ему самому, не светило избавление от лап всепоглощающих завышенных требований. По какой мере Хён Сок измерял себя, такой отмерял и другим.