В этой истории не будет злодея, и человек есть закон

— Прошу вас пройти и дать показания. Я лично приму их и прослежу за тем, чтобы с виновником обошлись должным образом. — Подполковник Арно попытался отвести родителей Ики в сторону, но их сердца разрывались от отчаяния. Они понимали, что никто и никогда не узнает, что же на самом деле случилось с их девочкой. Всему настоящему человечеству не стоит напоминать о том, на что оно способно.

Отец Ики упал, едва не лишившись последних чувств. Несколько фолков подбежали и помогли бедному мужчине встать. От его ботинка остался след, под собой примявший кое-что здесь лишнее. Это был сигаретный бычок, оставленный человеком в амбаре. Кто-то потушил его о голое бедро милой Ики. В беспамятстве сокрушённый отец и не заметил того, как артефакт злодея пошёл за ним следом. А злодеем тем был человек. Им точно был человек, ведь ни один фолк не оставит после себя грязи на священной земле Вайнкулы. А вся её земля была священна.

Подобрав оставшийся от преступника сор Хён Сок окончательно решил бросить курить. Благо он и не успел начать, а бабуля Ия оказалась замечена им прежде, чем безнадёжные печаль и безделье сами привели его в амбар.

Как и было заведено ещё с пять лет назад, бабуля отвела Хён Сока к своему излюбленному месту, но на этот раз оставила кресло пустовать. Оно одиноко покачивалось, подыгрывая шуму океана редким скрипом. Ия была покрыта прежними шалями, да вот только одна единственная чёрная ложилась на её голову сверху. Снежинки составляли на ней узоры, уподобляясь небу с его россыпью звёзд.

— Мне написал министр. Дело серьёзное. Дойдёт до председателя Моиса. — Первым заговорил Хён Сок. Ему никогда не хватало духу начать разговор, но теперь утрата Ики не давала бабуле затевать их беседы так, как раньше. Как и у всех, у неё просто не было сил. — Я сожалею, Ия.

— Этого тот человек и хотел. Чтобы все вы принялись извиняться за чужой проступок. — Она вздохнула, выпустив изо рта невесомое облачко пара, а вместе с ним и последнюю веру в того, кто обрёк бедную Ики на страдания. А Ия всю жизнь оставалась верна его правде. — Я не рассказывала тебе, почему на мне столько платков? — бабуля пригладила их на своих плечах. — По одному на каждого усопшего деревни. У людей принято носить чёрный цвет, но я не считаю любую смерть трауром. Как и жизнь, она всегда была большой радостью. У нас нет традиции сетовать на судьбу из-за того, что кто-то ушёл. Со смертью жизнь имеет цену, без неё — пустой звук и бессмыслица. Ни одно создание не должно жить так же долго, как он. Его не должно быть в живых, но он сохранился, и посмотри теперь, что из этого вышло. Он оказался негодяем, каких ещё не видела Вайнкула. И до него были отступники, мародёры и варвары, но ещё ничто не заставляло содрогаться землю так, как это случилось пару месяцев назад. Он использовал стихию не по назначению. Вайна не хотела помогать ему в преступлении против рода человеческого, да вот только он её вынудил. Это несправедливо. Если бы я знала его сейчас, то заставила бы всё прекратить. И пусть эти слова стали бы моими последними.

Бабуля всё говорила, а Хён Сок и не думал её прерывать. В своих рассуждениях она часто заходила дальше положенного, но ни слова лжи в них не было. Лишь взгляд её жёлтых глаз на то, что людям мешали видеть светозащитные очки.

— Первый человек уж давно должен покоиться в ваших склепах, но вот перед нами результат его деяний. Всё это время я дурачила себя мечтами о его благоразумии. Но он негодяй. Тот человек всему виной. Но что же я, совсем не о том должна тут тебе толковать. Ты и без моего участия знаешь более, чем достаточно. А я должна сказать о своей последней шали. Она для Ики. — Подул ветер, и Ия сильней закуталась в тёмную ткань, позволив похоронной вуали прикрыть своё лицо. — Она — моя память. Платок Ики чёрный, потому что её уход — единственная ошибка, над которой стоит задуматься. Мне никогда её не забыть. И Эндрю тоже никогда не забудет. Было бы лучше, если б её жизнь забрал какой другой благородный поступок. Например тот, который она совершила бы на старости лет по большой мудрости. В моём возрасте. А мне уже девяносто семь. Ики теперь навсегда двадцать.

Узелком закрепив на своей шее шаль, бабуля Ия замолчала. Дыхание её было до того тяжёлым, что, казалось, в себе несло всё бремя этого мира. Никто не называл Ию старостой деревни Патуи, но все в тайне так считали. Смиренным согласием ответила на это бабуля, уже с семьдесят лет с содроганием сердца переживая за каждую существующую душу на этой их общей земле.

— Но Ия, зачем же Вы всё это время хранили у себя чёрный платок? Как Вы могли знать, что в Патуи назревает беда?

— Не в самой Патуи дело, мой милый мальчик. Покой всей Вайнкулы канул в нескончаемое звёздное небытие. Катастрофы не избежит ни одно, даже самое укромное место нашего общего дома.