В финале Джон умрет

Подъем занял двадцать чертовых минут. Сотни футов. Наконец, лифт резко остановился, и в стене протаяло отверстие. Перед нами протянулся длинный коридор из гладкого камня – мрамора или полированного гранита с полукруглым потолком, флуоресцентными лампами и надписями о необходимости соблюдать стерильность и носить с собой пропуск.

Я ухватил пластиковую рукоять пилы покрепче и шагнул в коридор. За мной по пятам двинулась Молли, а за ней – Джон. Рядом с дулом игрушечного огнемета плясал огонек. Я шел и думал о том, как громко завоет пила, когда я дерну за шнур. И о том, есть ли в ней бензин.

Пройдя четыре-пять кварталов по городским меркам, мы обнаружили дверь – обычную металлическую дверь с ручкой. Приготовились… Джон распахнул дверь, и мы метнулись внутрь.

Пол превратился в металлическую решетку: мы оказались на мостике. Я посмотрел поверх ограждения и увидел, что под нами – огромное пространство размером с ангар для самолетов, только темное. По этажу вокруг столов и приборов бойко, словно на рынке, расхаживали люди в белом. Шум стоял адский: гудение машин, лязг, шарканье ног.

На мостике, футах в десяти от нас, стоял человек в стеклянной маске и в белом комбинезоне с капюшоном. Его костюм напомнил мне стерильную одежду, которую носят в «чистых помещениях» – в лабораториях, например. В одной руке человек держал бумажный пакет из кафе «Сабвей», а в другой – пачку сигарет. Он ошарашенно посмотрел на нас – на Молли, на пилу, на язычок пламени, вырывающийся из инструмента, который не мог быть ничем иным, как огнеметом.

– Мы из пожарной службы, – сказал Джон.

Человек развернулся и помчался прочь, его ботинки лязгали по металлической решетке. Мы бросились за ним. Он прошмыгнул в дверь, мы побежали следом и очутились на винтовой лестнице, идущей вниз. Все это время Джон кричал, требуя от человека разрешение на работу с горючими материалами.

Мужчина спрыгнул вниз и забежал в еще одну дверь. Мы помчались за ним и попали на первый этаж завода (или что уж там это было). Вокруг сновали люди в белых комбинезонах – совершенно не обращая на нас внимания. Они не носили масок и, похоже, все до единого были абсолютно лысыми.

Темнота, темнота, темнота. Кое-где на незнакомых механизмах горели красные огоньки, но никаких потолочных ламп – ничего, кроме крошечных островков света, тени от которых оказывались перевернутыми вверх ногами. Человек, за которым мы гнались, растворился в темноте.

Слева стояли ряды из сотен синих пластиковых бочек. Две бочки с краю, не закрытые крышками, наполняла багровая жидкость, похожая на масло для коробки передач. Два человека разливали жидкость в пузырьки. Один из них повернулся, и я увидел, что у него нет лица.

Или, скорее, у него была половина лица: закругленный лоб, нависавший над тем местом, где располагаются глаза, и сливавшийся со щеками. Широкие и плоские, как у африканца, ноздри, тонкий безгубый рот и огромные уши. Второй человек выглядел точно так же. Такими же оказались и четверо, стоявшие в том же ряду чуть поодаль. В руках они держали огромные полупрозрачные пластиковые вакуумные упаковки, в которых находилось нечто, похожее на говяжью грудинку.

Я глазел по сторонам, словно малыш на экскурсии. Слева торчали высокие – размером с дом – стеклянные баки, вроде тех, что можно увидеть в городском океанариуме. В баках, наполненных мутно-розовой жидкостью, плавали бледные смутные тени – в прошлом, вероятно, люди, собаки и белки. Я потрясенно шагал мимо баков, моргая, отчаянно пытаясь привыкнуть к темноте и увидеть все. Неудивительно, что они не тратились на освещение. Глаз почти ни у кого не было, так зачем увеличивать счет за электричество?

Везде одно и то же: начальство – сборище прижимистых ублюдков.

За спиной вздохнул Джон – то ли от удивления, то ли от отвращения. Я проследил за направлением его взгляда и увидел футах в двадцати проволочную клетку, в которой стоял худой перепуганный мальчик лет десяти. Рядом с клеткой находилось какое-то круглое, высотой футов в пять, устройство с красной лампочкой на боку. Лампочка зажглась зеленым светом, раздался электронный звук.

Мальчик закричал. Его кожа пошла пузырями, сморщилась; один глаз сдулся, превратился в белую жидкость и потек по щеке, будто сперма. Мышцы расплавились и отделились от костей. Мальчик рухнул на пол, превратившись в содрогающийся кровавый комок, закипел и стал принимать новую форму. Появились две крошечные ножки. Копыто. Еще две ноги, округлое тело. За моей спиной заскулила Молли. Через пять секунд в клетке оказалась розовая, упитанная свинья.

– Твою! Мать! – воскликнул Джон.

Свинья спокойно подошла к стенке клетки, понюхала меня, затем поставила на сетку передние ноги – и я разглядел тот самый знак «пи», который когда-то был у Молли и у Дрейка, и… Черт побери, что все это значит?

Я дернул шнур пилы так сильно, что едва не порвал. Пила взревела и ожила.

Джон посмотрел на Молли.

– Давай, высирай бомбу. Взорвем здесь все к чертовой матери.

– БРОСАЙ ЭТУ ШТУКУ!