Он очнулся через неделю. Сквозь закрытые веки ощутил свет и сразу тупую боль в голове и ноге. Пошевелил пальцами здоровой руки. Приоткрыл один глаз. Оглядел, не шевелясь, пространство: часть потолка, край кровати, кусок стены, окна, свою подвешенную ногу в гипсе. Ничего не смог понять. Опять провалился в темноту. В сон. В облака. Рваные. Серые. Тяжёлые. Холодно. Моросит дождик. Как тяжело ходить по облакам. Ноги вязнут. В просветах мутно-зелёные холмы. Замок на одном из них. Развалины. Черепичные крыши. Тянутся по-черепашьи узкие переулки. Что-то знакомое, но где и когда видел – не помнил. Справа свинцово-серая река. Вдалеке железный мост. За ним неясные очертания остроконечных зданий. Тёмные ленточки дорог. По ним бегают жуки, ползут тараканы, ещё медленнее муравьи. Ах, как зябко, сыро и тоскливо! Очень хочется пить. Он припал губами к облаку, но влаги в нём не было ни капли. Вата. Попытался сквозь просвет дотянуться рукой до реки. Далеко! Рука неестественно вытянулась. Вот уже почти дотянулся до серой тёмной воды, но пальцы больно ударились о твёрдую ледяную волну. Ноги вдруг заскользили в облачной вязкой пустоте, он сорвался и полетел, но не вниз, как положено по закону тяготения, а вверх, и ударился об купол небесной тверди. Облака свернулись – и свет погас.
Дознаватель, старший лейтенант Николай Поздникин, шагал по знакомой с детства улице, нервно постукивал кожаной папкой по бедру. Шёл в больницу.
«Чёрт бы побрал это дело! Пострадавший без сознания, никаких сведений о нём нет. Кто таков, неизвестно. К тому же, огнестрел. Мне в отпуск идти, а начальство торопит, грозится – висяк вырисовывается конкретный. Теперь с живого не слезут. Об отпуске и не заикайся, пока не найду стрелка. А как его найдёшь? Тут по горячим следам надо расследовать, а мужик в коме. Ни документов, ни билета при нём не обнаружено. И чем дальше, тем тяжелее будет отыскать концы».
Уже в который раз заходил он в кабинет к заведующему отделением нейрохирургии, местному светиле, Ивану Степановичу Лурье. Да что толку! Тот только руками разводил:
– Ничем не могу обрадовать. Пока без изменений. Ранение головы более чем серьёзное. Пулевое проникающее со всеми вытекающими. Надо ждать, товарищ старший лейтенант. Сердце крепкое, авось, и выкарабкается. А там как бог даст.
На вопрос Поздникина: «Долго ли пострадавший пробудет без сознания?» – отвечал уклончиво: дескать, ничего определённо сказать не могу, возможно, ещё недельку так пролежит, а может, и месяц, если не помрёт; готовим к операции, делаем всё, что в наших силах, дорогой товарищ следователь.
Поздникин – парень ещё молодой, двадцать семь ему. Здешний, почитай всех в районе знает. Здесь и школу окончил. В армию сходил. В институте юридическом недавно отучился. Холостой, да и куда торопиться-то. Девки и так на него западают. Чего ещё надо? На службе уважают. Предки «жигуль», вон, подарили. Друзья-товарищи, рыбалка, охота. Свобода! Живи да радуйся.
Поздникин вошёл в больницу, поднялся на второй этаж, постучал в дверь с табличкой «Лурье И. С.» и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет. Иван Степанович дремал за столом, заваленным стопками бумаг, папок и прочей канцелярщиной. Он встрепенулся, приоткрыл глаза и жестом предложил следователю присесть.
– Здравия желаю, как там наш пострадавший? – полюбопытствовал Поздникин.
Лурье прокашлялся, стал рыться в бумагах – он явно темнил и не торопился с ответом.
– Ну? – нетерпеливо поторопил его следователь.
– А ты не понукай, не запряг ещё, – добродушно огрызнулся доктор, – прыткий какой.
По тону его можно было предположить, что произошли изменения, и кажется, благоприятные. Лурье протянул старлею пачку сигарет.
– На-ка, закури!
– Да не курю я. Иван Степаныч, не томите душу!
– Есть, есть подвижки! Очнулся твой подопечный.
– Так я могу его допросить?
– Ты, часом, не семимесячный?
– Чего?
– Больно шустрый! – Иван Степанович, не торопясь размял в тонких длинных пальцах сигарету, прикурил. – Очнуться-то он очнулся, только допросить его пока что проблематично.
– Почему? – недоуменно спросил Поздникин.
– Как тебе объяснить, чтобы ты понял. Не буду мучить тебя медицинской терминологией – всё равно ты в ней ни бельмеса не смыслишь. В общем и целом, пока что он вроде куклы: глазами только лупает и мычит. Мы ему обезболивающие и снотворное колем, так что он спит. Сон – для него это сейчас лучшее лекарство. Так что придётся тебе, дорогой мой человек, ещё подождать.
– Ети его мать, опять ждать! И сколько?! Иван Степаныч, мне ж в отпуске уже пора быть, в море за русалками нырять.
– Ну, в этом я тебе помочь не могу. Ты вот что, Ихтиандр, номер телефона мне оставь. Как тока больной в себя более-менее придёт, я тебе брякну, тогда и поспрошаешь его. Лады?
– Лады! А как скоро?
– Не знаю. Всё зависит от того, какие будут последствия ранения.
– А какие могут быть?..