– Они могут быть многообразны. Пулевое проникающее ранение височной области – и, как я разумею, не скоро он тебе что-либо сможет поведать. Опыт мне подсказывает, что возможна тотальная потеря речи, частичная памяти, непонимание того, что ему говорят, и так далее. Да что об этом сейчас гутарить! Всё это строго индивидуально в каждом отдельном случае, поживём – увидим. Скажи спасибо, что очнулся и жить будет. Лекции я читать тебе тут не подряжался. Так что ступай, мил дружок, и жди звонка. Вот и весь тебе на сегодняшний момент мой сказ.
Поздникин с тоской подумал о том, что плакал теперь его отпуск, и уже собрался было уходить.
– Погоди, чуть не позабыл! – Лурье потянул на себя ящик стола, достал спичечный коробок и протянул Поздникину. – На вот тебе трофей, изучай.
Старший лейтенант взял коробок, открыл. В нём оказалась пуля, слегка сплющенная с одного конца, по-видимому, от удара о череп пострадавшего.
– Что ж вы молчали? – укоризненно спросил он врача.
– Прости, сынок, ночью три часа с лишком оперировал, так, знаешь ли, чуток притомился. Возраст, однако.
– Это уже кое-что! Теперь можно будет установить ствол, если, конечно, он учтён, хотя вряд ли. Сейчас оружия незарегистрированного полно. Надо экспертам нашим отдать. А что можете сказать о характере ранения?
– Что сказать? Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. Скорее всего, в тамбуре. На коже головы и шеи имеются пороховые частицы. По всему видно, что он оказал сопротивление – на теле гематомы и ссадины. Остальные повреждения связаны с тем, что его на ходу выбросили из вагона, но они для жизни не опасны. Ничего более сказать не могу. Подполковник медицинской службы Лурье доклад окончил, товарищ генерал! – доктор шутовски вытянулся по стойке смирно и отдал честь.
– Иван Степаныч! Ну что вы как ребёнок, ей-богу!
– Ладно, уж и пошутить нельзя. А если серьёзно, я тут войну вспомнил. Сколько мы таких операций за четыре года переделали, мама дорогая! Скольких ребят с того света вытащили, – он призадумался, помолчал, – а скольких и не смогли, не успели. Этому повезло, что нашли его вовремя – ещё бы чуть и ау… – Лурье встрепенулся. – Всё, катись отселева колбасой, у меня ещё дел по горло, обход необходимо произвесть.
Поздникин, делая вид, что обиделся, направился к выходу. В дверь неожиданно постучали. Николай застыл от неожиданности. На пороге в белом халатике, облегающем стройную фигуру и высокую грудь, стояла голубоглазая красавица-врач, держа подмышкой стопку бумажных папок с медкартами. Николай не сразу узнал её.
– А, Леночка! Вы уже готовы? Я сейчас, – приветствовал коллегу Лурье.
– Да, Иван Степаныч, пора, – девушка лихо мотнула головой, покрытой белоснежной шапочкой, и её толстая русая коса, сделав полукруг, легла на упругую пышную грудь. Она внимательно вглядывалась в Поздникина.
– Вот, дорогой Пинкертон, Елена Михайловна, она ведёт вашего подопечного. Леночка, а это следователь по его душу. Прошу, как говорится, любить…
– Ленка! Ты как здесь? – Поздникин узнал в прелестном докторе свою одноклассницу Лену Воронцову.
– Колька! А я смотрю – ты или не ты? В форме. Деловой!
– Гляжу, вы и без меня знакомы, – Лурье встал и подошёл к Лене с Николаем.
– Это же Ленка, мы со школы не виделись! – радостно воскликнул Поздникин.
– А я уже почти год как тут, в больнице, после института.
– Как же мы с тобой раньше-то не встретились?
– Ладно, молодёжь, после наговоритесь. Кстати, как там наш «недострелённый»? – перебивая, спросил Елену Лурье.
– Состояние стабильно тяжёлое, температура держится в районе 38—39, сердечные тоны в норме.
– Ну что же, картина типичная. Всё, пора на обход, больные ждать не будут.
Лурье приобнял молодых за плечи и слегка подтолкнул их к выходу.
– Ты вот что, Николай, обращайся теперь по всем вопросам напрямую к Елене Михайловне. Она будет наблюдать твоего пострадавшего до самой выписки. Так ей, как говорится, и карты в руки. Да и тебе с ней общаться будет интересней, чем со мной, стариком, – Иван Степанович хитро подмигнул слегка смутившемуся следователю.
Поздникин и сам не заметил, как невольно залюбовался Леной, что не укрылось от проницательного взора старого доктора.
– Смотри, не зевай, а то опоздаешь, уведут красавицу наши докторишки. Они уж все шеи поскручивали, на неё заглядываясь. Больных похерили, так хвостами за ней и увиваются целыми днями. Дисциплина вся к чёртовой матери летит! Придётся мне вспомнить молодость, приударить за ней на старости лет. Авось, тогда отстанут. Эй, залётные! – и он неожиданно подхватил раскрасневшуюся Елену за талию и потащил по коридору.
– Увидимся! – крикнул им вдогонку Николай, продолжая со спины разглядывать ладную фигурку Елены. Она не успела ответить и только на прощание помахала рукой.