В глубине тебя

Малыша называют Яроном Вито. Второе имя дают зачем-то в честь Витторио Эммануэле Второго, короля Италии. В Милане его именем «освящен» центральный шопинг-молл, и не только он один. К чему оно малышу — непонятно. Впрочем, новорожденный король Ярон еще очень слабенький, да и у Каро дела после кесарева неважно. Вот ни у кого и нет желания заморачиваться над такой мелочью, насколько странно или не странно звучит имя у ребенка. Они с головой уходят в обследования и лечение и сына, и матери, словом, в разрешение новых трудностей.

Они — это не я. Я помогаю, как могу, всячески сопереживаю и вообще, принимаю посильное участие, но чувствую, что сейчас они вступили в семейную жизнь, с которой должны и хотят справляться сами.

Кстати, нам все же удалось отметить их микро-веддинг — «до», как они хотели. Получилось это в задержавшееся-таки бабье лето в теплом и солнечном Тиргартене в один из «не лежачих» дней Каро. Измученная невеста и измотанный жених выглядели так трогательно, что само торжество на их фоне смотрелось несколько бледно.

Обещанный «со-продюсер», должно быть, сраженный вспышкой бордерлайна, не явился-таки на свадьбу. Вместо него меня — на этот раз по-человечески — познакомили с Ильей Арсеньевым, молодым — моложе меня — симпатичным врачом-гинекологом.

Илья помнит меня по фульминантному выступлению в Шарите и оказывается не только симпатичным, но и интересным парнем, умным, резвым и абсолютно не робким.

И вот из-за неявки свидетеля у нас заминка, а Каро, которую этот бабье-летний теплый день наградил мигренью, на грани истерики. Поэтому Илья и не думает возражать, когда я прошу его быть свидетелем. Он абсолютно не обижается, что невеста в силу своей слабовменяемости не удосуживается поблагодарить его за столь спонтанно оказанную поддержку.

— К капризам жены вы, наверняка, привыкли, — замечаю я.

— Давай на «ты»? — предлагает Илья. — Только чур — не звать меня Илюхой. И — у меня нет жены.

— Какое совпадение, у меня тоже, — говорю я и тут же спохватываюсь: — И мужа тоже нет.

* * *

Глоссарик

эндометриоз — распространённое, сопровождающееся болями, гинекологическое заболевание, при котором клетки, подобные внутреннему слою матки, разрастаются за пределами этого слоя

Витторио Эмануэле — Виктор Эмануил II, первый король единой Италии нового времени с 1861 г., чьим именем названа Галерея Витторио Эмануэле II, крытая торговая галерея в центре Милана

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ Поживем — увидим

Что молодоженам и новоиспеченным родителям я оказываюсь не нужна, мне несказанно на руку.

Меня хорошенько измолотил физический и моральный стресс последних двух месяцев. А ведь я сама же в шутку пообещала Симону его, стресс, избегать.

Мда-а-а…

Именно стресс виноват в том, что у меня до сих пор, с сентября нет месячных. Сегодня пришел ноябрь.

Но я взрослая. Кроме того, мне это не в первой. Поэтому я, наконец, перестаю винить во всем стресс, а в воскресенье к маме притаскиваю не Лилле, а бутыль яблочного сока из падалицы. Мол, мам Лиль, это из садоводческого хозяйства в Бранденбурге, поздний урожай.

Слушаю на работе, как девчонки по случаю послаблений собираются сходить выпить под Дырявым Зубом на площади Брайтшайдплатц — там вроде снова разрешили ставить стоечки — а после не возвращаться на работу.

Слушаю, прислушиваюсь. Их трескотня мне не мешает.

— Коза-Херрманн за уши притянет…

— А ты побыстрей все сделай и свали…

— Не, лучше тупо телефон «забыть»…

Ухмыляюсь — плевать, что меня назвали козой. На самом деле, позванивает мне беззвучно-тихим звоном стеклянная кабинетная дверь, я ведь не коза. По-моему, так считает и появляющаяся в двери Ханна.

За пару месяцев Ханна кругом прижилась и со мной тоже пытается установить хорошие отношения. Я ведь старше и главнее, ко мне не мешало бы подобрать подход. Или может, из-за того, что я тоже русская. Только Ханна, в отличие от меня, родилась в Берлине, и родители ради такого случая дали ей имя «Йоханна». На русском она не говорит совсем — только понимает сносно.

Ханна подходит ко мне и предлагает присоединиться к ним. Я отклоняю предложение, ссылаясь на типа-антибиотики, но — сама себя не узнаю, ей — мол: спасибо за приглашение, в следующий раз — с удовольствием… А может быть, она как-нибудь составит компанию нам с Рози?.. Они с бойфрендом как раз отремонтировали его кафе «Констанца», там очень вкусно и мороженое отменное…

Кажется, подействовало. До моей стеклянной стенки доносится восторженно-задыхающееся:

— Да, сама позвала! С Рози в кафе!

— Ни фига себе, Ханни.

— Это только ты так умеешь…

— Так очаровать стервозу…

— Я не считаю, что она стервоза.

То-то же.

«Я не стервоза. Я мать-одиночка» — объявляю стеклянным граням.

Объявляю и под торжественную музыку слов перед моим внутренним взором прорисовываются они: две полосочки на тесте. Строго говоря, их не было… вернее, были, но только наполовину. На три четверти. Вторая очень бледная и слабая. Наверно, рано или отсвечивало просто — фигня, каждый знает, что это «позитив» же все равно.