В глубине тебя

— Да брось… — говорю ей я, а Сорин решительно говорит ей что-то на румынском, она — тоже по-румынски — возражает, настаивает, продолжая всхлипывать.

Не всем, оказывается, хочется потрясенно реветь при виде пожарища. Мне, например, хочется, но не хочется зевакам-очевидцам, столпившимся вокруг нас. Для некоторых из них то, что сейчас происходит — это кино. Возможно, детектив.

До меня доносятся высказываемые вслух «причины» пожара:

— Страховку заграбастать…

— Технику не ту поставил, проводка не справилась — короткое замыкание…

— Разборки итальянцев… тут итальянское кафе раньше было. «ДольчеФреддо». Румын один перекупил, переименовал, переделал да, видать, с кем надо не поделился.

— Румынская мафия…

Две тетки рядом даже не считают нужным понизить голоса.

Сами виноваты.

— Полиция, — говорю еще громче, чем они, резко, веско и значимо, — задержала троих молодых неонацистов — они уже фактически сознались в поджоге. Кстати, свидетелей ищут. Вон там полиция, — показываю и «повышаюсь», — во-он там.

И выразительно и зло смотрю на теток, и даже делаю шаг по направлению к ним — проводить их прямо сейчас во-он туда, где расположилась полиция, чтоб шли отвечать за свой базар.

Обомлевших от ужаса теток как ветром сдувает, а Сорин глубокомысленно замечает Рози:

— Нравится мне твою подруга.

— Не смей, — Рози тихонько дает ему под ребро, всхлипывая у него под мышкой.

Франк и Ханна куда-то исчезли — может, заесть впечатления от пожара в каком-нибудь кафе. Прикидываю, какой сегодня день недели — пятница. Значит, может, даже у него дома. Ладно, их дело. Она-то совершеннолетняя, хоть и зеленая еще.

Когда пожар потушен, сопровождаю Сорина и Рози в пожарный участок — подписывать бумаги. Когда с этим покончено, предлагаю:

— Ребят, давайте ко мне?

— Не хочу к тебе, — вытирает слезы Рози и слабо улыбается. — У тебя есть нечего.

— Викита все устроит.

— Домработницу завела? — осведомляется Сорин.

— Нет, ларечницу в шпэти. Хорошенько выручает после закрытия магазинов.

— А ты чего так поздно сегодня?

— Да пробки, — говорю. — Пожар какой-то в центре. Небось, опять в каком-нить ресторане повар плиту не выключил… или разборки ресторанной мафии…

Сорин посмеивается, и даже Рози горько усмехается моим попыткам развеселить.

Сначала Рози и Сорин уговариваются на мое приглашение, но когда выскакиваю от Викиты с вином, морепродуктами и еще какой-то белибердой, они, успев позажиматься у меня в машине, заявляют, что оправляться от пережитого шока хотят все-таки у Сорина. Пусть к нему и далеко ехать — меня парить они не хотят. Ловят такси и наотрез отказываются, когда пытаюсь затолкать снедь им в нагрузку.

Домой приползаю еле живая — пришлось, как обычно, ставить в гараж «мини», затем полтора квартала тащиться от гаража пешком, да еще с этими треклятыми продуктами. Креветки начинают оттаивать, у меня промокают джинсы, и в мокром я мерзну.

До квартиры добираюсь почти бегом, но на последних метрах меня успевает накрыть дождь, не поспевший на пожар.

Дома не успеваю даже волосы подсушить — пока вываливаю свои подтаявшие покупки в раковину на кухне, трезвонит домофон:

— Сис!!!

А, черт, забыла…

В голосе Эрни — упрек:

— Это я.

— Так, — говорю и открываю ему нижнюю дверь. Из домофона слышу:

— Со мной Дебс.

— Так-та-ак, — пропеваю, чувствуя воцаряющуюся во мне усталую задолбанность.

— И… нас трое.

— Ага… — выглядываю из окна, но их двоих уже не вижу, а вижу только… да быть не может… ТА-А-АК…

В мою квартиру вваливаются Эрни и Дебс. Третьим в их честной компании вваливается большое, мокрое, пованивающее нечто, которым, в свою очередь, оказывается довольно крупный желто-черный эрдельтерьер.

Эрдель пытается поставить мне на пояс мокрые, грязные лапы, Дебс принимается давать ему команды, а Эрни просто и резко оттаскивает его от меня под недовольные возгласы Дебс.

Тут только замечаю, что ребята до того промокли, что мало чем отличаются от собаки.

— Сис, — тараторит Эрни, — нас из дома выгнали. Из домов. Мы тебя тут с утра ждем. У нас уже телефоны разрядиться успели. Мы у тебя перекантуемся пока? Втроем?..

— Ну, шутки у вас…

Чуть съежившись, они переглядываются.

— Вы ж прикалываетесь?

Робость их быстро проходит, и они хором «успокаивают» меня:

— Не-е, не-е, не прикалываемся.

— Как зовут-то его хоть?.. — спрашиваю зачем-то, будто что-то изменится от того, что я узнаю.

— Никак. Мы пока не знаем, как. В приюте взяли, у службы спасения собак Венгрии. Кличку нам сказали самим придумать.

— Рикки… фью-фью, — свищу я, а пес глядит на меня безразлично, но добродушно. — Ко мне, Рикки. Чего? — поясняю им. — В собачьей кличке надо, чтоб буква «Р» была. А на «Рекса» он не тянет.

* * *

Ночь проходит неважно. Эрни и Дебс, пользуясь случаем, беззастенчиво эксплуатируют мой диван, а собаку выставляют за дверь, чтобы не мешала эксплуатации.

Сначала эрдель, требуя, чтобы они его впустили, скребется к ним в дверь, затем — в другую дверь, то есть, ко мне.

Я пытаюсь делать, как его «хозяева» — не обращать внимания. Но пес, по-видимому, и через дверь слабину чует — начинает подвывать, затем негромко, но гулко и мерзко-требовательно тявкать.