В голове моей опилки...

О, что за чудеса открылись нашему взору! С Елисейских навозных полей доносился здоровый аромат удобрений, вдали виднелась водонапорная Эйфелева башня. Парижанка, одетая в элегантный ватник и изящные резиновые сапоги, ткнула вилами в воздух, показав нам, где находится местный музей. Не зря говорят, что нагайбаки помнят предков до седьмого колена. Село небольшое, а с музеем. По словам его директора Зои Семеновны Алексеевой, раньше здесь была школа, а в далекую гражданскую войну этот просторный дом выбрал себе под штаб Василий Блюхер. С музейного крыльца красный командир выступал на сельском митинге. Представляете картину: "Дорогие парижане и парижанки ..." – так, наверное, будущий первый советский маршал начал свою речь.

Однако довольно истории. Отойдя от музея, мы вскоре остановили парижского извозчика. Вячеслав Тюнькин, управлявший рыжей кобылкой, рассказывал о своей нелегкой парижской доле, но телегу без рессор так трясло, что слов было не разобрать. Зато сразу же обнаружилось главное сходство наших парижан и зарубежных. Как истинные французы, в названии своего села коренные жители ставят ударение только на последний слог. В речи нашего извозчика не было грассирования, зато четко слышалось: "До Парижа сейчас автобусы не ходят, давно уж отменили...", или "В Париже люди зарплату третий год не получают, вот какая штука..."

Кстати, факт насчет зарплаты подтвердил глава сельской администрации Василий Тоймурзин. В кабинете у парижского мэра уютно – сейф, стулья неновые, телефон без всяких электронных наворотов, на стене – портрет Ленина. Коренной парижанин, Василий Никандрович прост в обращении.

– Никакой записи на прием у меня нет, когда я на месте – люди приходят, и я с ними разговариваю. Только что вот одна бабуся заходила, жаловалась на внучку, мол, плохо кормит старую. Надо разобраться. В общем, проблем хватает, уголь еще нужно завезти, деньги на бензин достать. В совхозе-то люди несколько лет денег не получали, им зарплату все больше кормами выдают или продуктами. Много безработных, конечно, пьяных, но за порядком у нас участковый милиционер смотрит. Драки бывают по пьянке, скот воруют, а так ничего, в Париже жить можно.

– А не смеются над вами, парижанами, люди из других городов?

– А что смеяться? Ну, Париж, и что? Правда, вот, приезжали к нам московские журналисты с НТВ. Мы их встретили, нашим фирменным парижским блюдом угостили – перемолотой и смешанной с маслом и сахаром вишней. А они потом сказали в своем эфире, что парижане до того обнищали, что дома топят дровами из вишни. Ну, какие из вишни дрова? Все ведь москвичи переврут! Да, трудно у нас, но лично я вне Парижа себя и не представляю. Хорошо здесь: родник, бор неподалеку, охота, рыбалка, воздух...

Уральская память о «битве народов»

В отличие от французской, немецкая «диаспора» слабо развита в нашем крае. Есть в ее жителях что-то от гоголевских мужичков, лениво рассуждающих (применительно к местной экзотике), докатится ли шар перекати-поле, к примеру, до Парижу. Докатится, и еще как. Расстояние небольшое, а вокруг степи, степи без конца и края. И, разумеется, безо всякой надежды поймать попутку. Но в этом нам еще предстояло убедиться. Пока же заспанные и ошалевшие от поездной тряски мы выскакивали на перрон станции Саломат. Отсюда, судя по карте десятилетней давности, до Лейпцига на автобусе – рукой подать.

...Обшарпанное здание вокзала с аршинными буквами. Выбитые окна в глаза бросились не сразу. Надежда купить билеты угасла вместе с лучом солнца, не проникающим в темень, где в интимном беспорядке арматура и какие-то шланги обнимались с газовыми баллонами.

– Здесь давно вокзала нет, – заявил хмурый мужик в оранжевой путейской куртке. – Если вам в Лейпциг – бегите за угол. Там один вроде собирался.

Мужик открыл доселе незамеченную нами дверь и растворился в табачных клубах подсобки.

Старенький "Жигуленок" добросовестно отмахал километров шесть от вокзального "угла" до дорожной развилки.

– Вы по мосту идите. По воде не надо, – напутствовал водила.

Степной ветер пахнул в лицо запахом навоза, покоившегося в кювете, и отнес синеватое облачко выхлопных газов к почерневшим бревенчатым домикам. Бывший форпост N 29 не сильно изменился с екатерининских времен. Названный в честь "битвы народов" под Лейпцигом, он еще помнил битвы за урожай во имя центнеров с гектара. Но гладкий асфальт уже забыл, когда последний раз его ухабили комбайны. На подвесном мосту, наверное, снимали очередную серию "Индианы Джонса" – явный перебор полуметровых провалов и жалобно попискивающие доски. Перемахнув через реку, мы побрели по главной улице. Через минуту она вывела нас к церковным куполам.

...Кривой Иван, известный своей силой всей станице, покряхтывая, тянул веревку, перекинутую через балку колокольни. Медный колокол, высунув язык, упорно лез вверх.

– Новгородскую работу сразу видать. Ишь, как на солнце играет, – заметил, довольно подкручивая ус, старый есаул из Ставрополья.