В горах долго светает

— Сведения горцев похожи на правду, — ответил тот. — Душманы наглеют. В здешней провинции, достаточно богатой, они ограбили многие горные кишлаки, чтобы вызвать голод и обвинить правительство. Сейчас принимаются срочные меры, чтобы выявить голодающих и помочь им. Но все это непросто: дороги в горах уязвимы, а народ здесь сильно запуган. Бандой Кара-хана надо заняться всерьез. — Майор вдруг улыбнулся. — А народ в вашем присутствии на глазах смелеет. Про таких, как этот оборотень, посторонним в горах обычно не говорят. Вы все же усильте охрану лагеря. Завтра, я думаю, подойдет наш батальон, он займется этим Кара-ханом. Только бы проводников надежных найти...

Осмотрев лагерь и отдав распоряжения, полковник стал прощаться, когда внимание офицеров привлекла толпа на дороге — она направлялась прямо к лагерю.

— Я узнаю сам. — Афганский майор в сопровождении старшего лейтенанта и двух солдат заспешил к шлагбауму. Начальник пекарни скоро вернулся, смущенно доложил:

— Люди услышали, что здесь дают хлеб, и вот, видите... Женщины и ребятишки, товарищ полковник. Майор увещевает их разойтись, стыдит: мол, у солдат нет лишнего хлеба, а они стоят... смотрят...

— Мда... выходит, не в горы от нас побежали — совсем наоборот.

Полковник с минуту молча рассматривал толпу, которой афганский офицер что-то настойчиво втолковывал. Сопровождающий полковника офицер штаба выговаривал старшему лейтенанту:

— Дали же вы маху! Накормили гостей — правильно, а вот с хлебом! Может, враг на этом нас ловит сейчас? Сбегутся люди со всей округи, в мы им от ворот поворот.

— В том ли дело, капитан? — с досадой отозвался полковник. — Люди голодают! Люди, которых мы защищать пришли. Может, враг и провоцирует их, но ведь они действительно голодные! — Помолчав, совсем другим голосом сказал: — Вон, посмотрите на солдат, они не раздумывают, что им делать...

Был час послеобеденного отдыха, и от палаток к толпе один за другим тянулись солдаты и сержанты. Каждый нес что-нибудь из съестного: хлеб, сахар, консервы, сухари.

— Мы им собираемся рассказывать, как вести себя на здешней земле, чтобы наша, советская, политика строжайше соблюдалась, а они уже ее делают. Они голодных детей не видели и видеть не могут равнодушно — вот их политика! — Полковник вдруг круто повернулся к тыловику: — Если увеличить выпечку хлеба в полтора раза, сколько мы выдержим с нынешним запасом?

Офицер что-то тихо ему ответил.

— Добро. Так и сделаем.

— Товарищ полковник! — горячо заговорил старший лейтенант. — Наши солдаты согласны получать половину положенного довольствия. Норма полевая, богатая, хлеб остается, да и не только хлеб. Жалко ребятишек...

— Спасибо, дорогой, но урезать солдатскую норму нет нужды. Мы не в окружении, муки скоро подбросим. Только берегите хлеб — чтоб ни грамма зря не пропадало. Видите, чего он стоит, кусок хлеба! Мы про это уж забывать стали.

— Теперь видим, товарищ полковник.

Вернулся афганский майор, хмуро сказал:

— Когда вместе с хазарейцами хлеб просят потомки пуштунов, значит, совсем плохо. Надо требовать неотложной помощи для ближних сел.

— Какие подразделения еще не присылали за хлебом? — спросил полковник, не отрывая взгляда от толпы. Выслушав, распорядился: — Вот что, хлебопек, заводи-ка ты, не мешкая, тесто по новой. А половину из того, что выпечено, раздайте пришедшим.

— Есть! — Старший лейтенант кинулся к большой палатке.

Афганец растерянно смотрел на командира советской части:

— Товарищ полковник, вы понимаете, на что идете? Завтра к вам начнется паломничество, как в Мекку! Здесь, в горах, много нищих сел, люди в них никогда не ели досыта, а вы даете хлеб бесплатно.

— Я все понимаю, товарищ Исмаил. — Полковник положил руку на плечо афганца. — Я хорошо понимаю, что всех голодных наша часть не прокормит. Накормить всех — это дело вашей революции. Но поддержать этих людей сейчас хоть немного мы можем. И мы поддержим — пусть даже придется возить муку на боевых вертолетах!

Майор отвернулся, долго смотрел на серый зимний хребет. О чем он думал? О том, что в его стране слишком много бесплодной земли, на которой никогда не будет расти хлеб? Сын гордого пуштунского племени, сын батрака, всю жизнь гнувшего спину на богатеев, выбившийся в офицеры неимоверным трудом и служебной безупречностью еще при Дауде, принявший революцию со всем ее величием и трагизмом в свое сердце, он мечтал сейчас засеять эти горы зерном до самых снегов, чтобы никогда его гордые соплеменники не протягивали руку за подаянием. Полковник уловил настроение афганца, подошел.