В горячих сердцах сохраняя

Если на этой узкой полоске
Карибского бассейна,
осажденной и нищей,
красной, как шрам,
врезавшийся в кожу
карты полушария,
не будет детей,
бродящих по сельве
с яркими фонариками
и промокшими от дождя букварями,
раздающих
неграмотным
слог за слогом
вечерние зори,
если подросток
не испытает горечи
от того, что не успел еще
никого полюбить,
когда в яркой вспышке,
озарившей баррикаду,
возведенную против бандитов,
он увидит перед собой
вселяющий ужас
оскал Смерти,
если в конце концов
будут преданы забвению
дипломы мачетерос—миллионщиков
и женщина не сможет
наслаждаться любовью,
вернувшись, усталая, с поля,
если ностальгия охватит стариков,
воскрешающих в памяти
тех,
кто охранял фабрики от бандитов.
если не будет сверкать в росе
ствол автомата,
если радары
не будут наблюдать за зарей,
широко раскрыв свои зловещие
зрачки,
если это время,
овеянное знаменами,
которое хотим мы увековечить,
будет покоиться
с плакатами и лозунгами
в исторических музеях,
тогда мы придем
в новый мир
без спутников—шпионов,
без лишних словопрений,
тогда мы воздвигнем
баррикаду предвидения,
сложенную
из строчек поэмы,
как память о тех днях,
когда небо
покорил человек.
Ведь и сегодня
изучают еще
жизнь коммунаров,
чтобы защитить
эту память,
чтобы люди двадцать первого века
смогли понять
ту безграничную любовь
к Родине,
что питает
нашу ненависть к врагу,
чтобы увидели они
наш повседневный героизм
наперекор вражеской осаде
и нищете
и услышали наш голос
в едином братском хоре
воспевающем эпопею
о человеческом роде.

Никто не должен подставлять другую щеку

Пока не могу сложить я поэму,
потому что не видел еще
его лица,
не слышал его голоса,
не видел ни его улыбки,
ни мужественной стройной фигуры;
руки мои не касались еще
гражданской одежды,
не листали желанных книг,
не переворачивали страницы
тетрадей по математике;
пальцы мои не касались еще
долгожданных писем:
«Мы ждем тебя дома,
возвращайся скорей».
Врезается в память
нежная подпись:
«Вспоминай и люби
свою невесту».
Незнакомо мне
имя солдата,
имя героя,
подхваченное народом,
имя первого пограничника,
зверски убитого.
Убитого бандитами
под лучами жаркого солнца
или под яркими звездами,
и убийство это
прозвучало пощечиной,
нанесенной всем тем,
кто остался в живых.

Не могу сложить я этой поэмы,

потому что никто не должен
этого делать,
ибо никто не должен,
подставляя другую щеку,
слагать подобную эпитафию
и преждевременно ставить
надгробную плиту
над еще не вырытой
его могилой.

Антон Арруфат Плая—Хирон