В горящем золотом саду

– Александрос сделает все, что в его силах. Можете на это рассчитывать.

– И?… – спросил Михали, но не с вызовом, как Васа или Лексос, а с интересом.

– Сейчас мой отец уязвим, чем вы и должны воспользоваться. Возьмите его в заложники, пока есть шанс, и планируйте наперед.

Главное – уберечь семью. Но и Михали тоже. Нельзя дать ему погибнуть, как прежним супругам Реи. Кто обеспечит ей безопасность и влияние в рядах повстанцев?

– Ты будешь командовать Схорицей из Стратафомы, – добавила Реа, Михали покачал головой, но она не сдавалась. – Ты всерьез намерен умереть в конце сезона и оставить повстанцев без лидера?

– Тогда я лучше всего послужу цели. Выиграю время и усыплю бдительность врага.

Пирос помрачнел. Вероятно, соратникам уже приходилось об этом спорить, но возражать мужчина не стал. Рее захотелось столкнуть их лбами.

– Я могу тебя помиловать, но тогда не наступит новое время года, и отец быстро сообразит, что к чему. Он решит, что я его предала, наладит союз с семьей Домина, укрепит власть, и вы потеряете возможность одержать победу.

– Именно, – подчеркнул Михали, но взгляд его лучился любопытством.

– Поэтому действовать надо сейчас. Я отведу вас в Стратафому. В конце сезона мы притворимся, будто я выполнила долг, распространим слухи о твоей смерти, и я вернусь домой. Отец не усомнится в моей верности и будет считать, что опасность миновала. Рано или поздно он осознает правду, когда новый сезон не наступит, но тут уже ничего не поделаешь. Но у вас в запасе будет недели две. Вы успеете захватить крепость и взять мою семью в заложники.

Пирос улыбнулся с надеждой. Хороший знак. Наверное, ему удастся отговорить Михали от жертвы, которая никому не принесет выгоды.

– Эладо, – сказала Реа, выпрямившись. – Признай, что тебя переспорили. Если упустишь возможность, она никогда не появится. Выбор только один. Мы инсценируем твою смерть, заставим моего брата открыть доступ к пляжу, и вы войдете в цитадель.

– А затем разорвем на клочки федерацию – одного стратагиози за другим. Вообрази, Михали, чего мы достигнем в Стратафоме, удерживая Василиса Аргироса в плену. У нас будет власть, мы защитим Ксигору и обретем независимость. Возможно, даже освободим Тизакос.

– А зима тоже продолжится? – напомнил Михали.

По лицу Пироса скользнула тень сомнения, и Реа коснулась его руки, надеясь подбодрить. Она понимала, сколько последствий принесет вечная зима. Урожай, торговля… Страшно думать. Начнется мор…

Зато ее семья выживет. Вот что главное. Михали захватит Стратафому, Схорица победит, но родные Реи спасутся.

– Никто не хочет жить в вечной зиме, но ваша страна готова к суровым морозам. Можно сказать, ксигорцы созданы для них.

Пирос рассмеялся и душевно пожал ей руку. Михали обреченно вздохнул и кивнул.

Что ж, Реа выиграла. И теперь Михали смотрел на нее по-новому, оценивающе, и девушка не могла не обращать на это внимания. Даже после того, как Пирос завершил беседу чередой любезностей, закутался в плащ и удалился, пообещав написать Михали, когда все уладит.

Без него в каменных катакомбах стало как будто еще холоднее. Реа взглянула на Михали, вскинув брови, и подняла ворот пальто.

– Ну что? Идем?

Реа решила, что Михали согласится. Пока они строили планы, девушка ощущала легкость и кураж, а теперь буквально почувствовала мамино незримое присутствие. Даже воздух сгустился, как перед грозой.

– Пока нет, – сказал Михали, глядя на Рею с такой нежностью, что она сразу же смутилась. – Я хочу кое-что тебе показать.

Юноша повел ее по другому коридору, заваленному камнями, но вдруг резко повернул в сторону и нырнул во мрак через проем в стене, который Реа не заметила.

– Не бойся, – сказал Михали, протягивая руку. – Пауков тут нет.

Смысла поворачивать назад не было.

Реа приняла его теплую руку, крепко стиснула ладонь Михали и шагнула вслед за ним. Воздух будто прилип к легким, на языке чувствовался затхлый привкус пыли.

– Погоди, – проговорил Михали.

Раздался щелчок огнива, вспыхнул фонарь на стене. Пламя заливало комнату дрожащим золотым светом. Реа моргнула и огляделась.

Сперва она заметила книги. Целые стопки, сморщенные и плесневелые, с подписями на святом тизакском. Многие являлись рукописными копиями одного и того же издания: название на обложках было одинаковым.

Рядом лежали одеяния, черные и бесформенные, и разные серебряные предметы. Они потемнели от времени, приняв нездоровый зеленый оттенок, а изящные узоры потрескались.

– Что это? – спросила Реа и поднесла к лицу чашу, в которой, вероятно, возжигали благовония. От нее еще исходил сильный аромат, сладкий и пряный, с ноткой чего-то ядреного.

Верующие, почитавшие святую, тоже использовали благовония, и Реа внезапно вспомнила, как сидит рядом с ней и теребит прядь маминых темных волос.

– Вещи и книги удалось спасти из церкви до того, как ее разрушили, – объяснил Михали, склонив голову, чтобы не удариться о низкий потолок.

Реа почувствовала горечь и боль юноши. В интонациях Михали прорезались скорбные нотки.

– Облачения патре, светильники для благовоний, молитвенники.

– Все для моей матери?