В горниле революций и войн: Украина в 1917-1920 гг. историко-историографические эссе

В результате «неумелая попытка гетмана найти какой-то среднеарифметический (малороссийский) выход из ситуации превратила его в мишень, по которой стремились стрелять с обеих сторон»[604]. «Перекрестный огонь» с украинской и российской стороны и предрешил судьбу гетманского режима, который «мог устроить лишь немногочисленную группу крупной буржуазии и земельных собственников, которые таким способом готовы были защищать свои сословные интересы, сформированные еще со времен империи, когда элита имела донациональные ценности и способ мышления»[605].

Определенное историографическое направление представляют сторонники концепции, интерпретирующей Гетманат как «проявление консервативной революции»[606].

Сразу же обращает на себя внимание смысловая противоречивость самого словосочетания. С понятием «революция» традиционно ассоциируются движение и даже интенсивные прорывы вперед. А консерватизм связывается с приверженностью ко всему устаревшему, отжившему, враждебностью и противодействием прогрессу, в том числе, а может быть – и прежде всего, в общественной жизни. Конечно, совместить два понятия непросто. На поверку замысел осуществлявшихся изменений обнаруживается несколько в ином. «Провозглашение Украинской Державы, – настаивает Ю. Терещенко, – знаменовало собой возобновление собственной украинской национальной государственнической традиции, прекращение разрушительных “социалистических” экспериментов и направление Украины к налаживанию классового сотрудничества и цивилизованного реформаторства»[607].

Если не камуфлировать истинную цель словами о классовом сотрудничестве и цивилизованном реформаторстве, становится ясным – речь шла прежде всего о противодействии революционным изменениям, революционному курсу, то есть – по простому – о контрреволюционной направленности и переворота и формируемой после него государственности. О каком классовом сотрудничестве могла идти речь, если общество пытались вернуть к дофевральской (1917) ситуации, то есть полуфеодальной системе господства абсолютного меньшинства и создаваемых условий для возобновления эксплуатации большинства?

Непросто поддается пониманию такой, к примеру, пассаж: «Сложность тогдашнего общественно-политического и экономического состояния в Украине не допускала возможности полной победы консервативной революции. Украинский консерватизм не имел для этого ни необходимых организационных сил, ни выразительно сформированной идеологии»[608]. Вновь возникает практически риторический вопрос: как в таких условиях осуществлять «цивилизованное реформаторство»?

Ответ не вполне внятный и убедительный: «Преобразования, начатые П. Скоропадским, не были исключительно консервативными и в значительной мере дополнялись либеральным реформаторством. Поэтому украинский консерватизм в 1918 г. можно в полной мере квалифицировать как либеральный (? – В. С.) и как такой, который выступал не против общественных преобразований вообще (?? подчеркнуто мною. – В. С.), а против радикальных социальных экспериментов большевизма и украинских социалистов из Центральной Рады»[609].

И вновь вопросы. Против каких большевистских экспериментов совершался государственный переворот 29 апреля 1918 г., когда вся территория Украины была оккупирована австро-германскими войсками, официальной властью считалась Центральная рада, а большевики были либо физически уничтожены, либо вынуждены были эвакуироваться? Если переворот и последующая политика были направлены равной мерой и против «украинских социалистов из Центральной Рады», насколько искренними были усилия гетмана привлечь их к сотрудничеству? Сокрушаясь по поводу того, что «все его (т. е. П. Скоропадского. – В. С.) усилия были тщетными», современный адепт гетманства заявляет: «Для большинства лидеров украинских политических партий самыми важными были так называемые “социальные завоевания” (кавычки автора также многое проясняют. – В. С.) революции 1917 г. В результате гетманат оценивался как реакционное явление, которое привело к власти «помещика», “царского генерала” (тут кавычки автора выглядят немотивированными – разве не помещик и не генерал? – В. С.), а не возобновление традиционной национальной государственности»[610].

Исходя из всего выше отмеченного, совсем уж алогичным является утверждение Ю. Терещенко о том, что «творцы Украинской Державы 1918 г. рассматривали институт гетманства не как способ преодоления или ликвидации всех других украинских политических течений, а как способ национальной интеграции, налаживания сотрудничества между всеми классовыми группами и организациями»[611]. Достаточно хотя бы немного знать общую картину 1918 г., чтобы понимать, что достижение означенного результата было совершенно невозможно.

Интерпретация Гетманата как «консервативной революции» не просто вступает в противоречие с его трактовкой как «малороссийского проекта».