В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг.

Как полагалось, в начале собрания — с 5 до 8 вечера — зачиты­валось письмо ЦК ВКП(б). Сразу же после этого на трибуну под­нялись подготовленные ораторы, выразившие полную поддержку позиции партийного руководства, повторившие основные рито­рические обороты, содержавшиеся в директивном тексте, осудив­шие — в очень осторожных выражениях — неназванных людей, сочувствовавших В. В. Парину: «Те разговоры, которые были здесь, что он пал жертвой, должны быть прекращены». Один из ораторов подверг критике и Б. В. Парина: «Он беззастенчиво рекламирует свои работы в форме, не приемлемой для ученого». И только по­сле этого слово было предоставлено М. А. Козе, на высокой ноте разоблачавшему кумиров вчерашнего дня: «Существовал культ Па­риных в институте. Возьмите Париных — отец, сын и второй сын, который оказался шпионом. По мере возвышения Париных у нас создавался своеобразный культ Париных; о них говорили по радио, в газете, и сами они себя рекламировали. В нашем медицинском ин­ституте дирекция весьма сочувственно относилась ко всему этому. <...> Надо сказать, Ларины разделывались с теми, кто осмеливался справедливо их критиковать. Возьмите случаи с Шац, с Налимо-вой, с Шиповым. Об этом все знают. Мне кажется, что на этот культ Париных, я бы сказал, паринизм в нашем институте, должны были обратить внимание дирекция, партийные и советские организации. Ведь это ведет к весьма тяжелым общественным последствиям, ко­торые отражаются на воспитании молодежи, на молодых врачах. Нам нужно быть очень бдительными и, наконец, в отношении дел, нам нужно ликвидировать все отрицательные моменты, которые связаны с паринизмом».

Следующим оратором был Б. В. Парин, который в ясных и силь­ных выражениях отмежевался от брата: «На нашу фамилию, фами­лию, которую я ношу, брошено темное позорное пятно преступными деяниями моего брата. Я считаю своим долгом здесь на партийном собрании заявить, что у меня больше нет брата, т. к. я не могу счи­тать своим братом человека, который, встав на путь низкопоклонства

¹ Троцкий Л. Памяти Свердлова//Луначарский и др. Силуэты: полити­ческие портреты. М., 1990. С. 334.

64

и раболепства перед американцами, оказался предателем советского народа». После него выступили еще двое ораторов. Затем ввиду позд­него времени председательствующий собрание прервал, назначив его продолжение на следующий день.

Профессор Б. В. Соколов говорил о необходимости повышения бдительности. Профессор П. А. Гузиков, присутствовавший в Москве на суде чести, рассказывал о своих впечатлениях от процесса, несколь­ко отредактировав их в соответствии с требованиями момента. Далее он говорил о причинах, «которые способствуют человеку скатиться, предать родину», но не назвал ни одного имени, несмотря на призывы секретаря обкома и реплики из зала: «тов. Ершов — боитесь назвать фамилию? Тов. Гузиков — Вы этой болезнью, тов. Ершов, не стра­даете? Тов. Лященко — Вы обиделись? Тов. Гузиков — Нет, я не обиделся». Опять же не называя имен, профессор Гузиков вступил в полемику с М. А. Козой: «Здесь люди выступали и говорили о засилии профессора Парина, что он все захватил в свои руки, что П. П. Сум-баев все это поощряет. Это мы сейчас говорим, а почему в течение ряда лет мы об этом молчали, не говорили. Почему мы мало крити­ковали действия Парина и других?». И только после них слово пре­доставили доценту Щеголеву назвавшему выступление Б. В. Парина неискренним и обвинившим его — вкупе с профессором Б. М. Со­коловым — в низкопоклонстве перед Западом. Далее он сообщил о том, что дети профессуры пользуются в институте неоправданными привилегиями: «Правительство запрещает работать при непосредст­венном подчинении мужу и жене и близким родственникам. У нас же формирование кафедр часто такое: где папаша — там и сын. Поехал ли хоть один сын научного работника, или сын профессора порабо­тать на периферию в наше здравоохранение? Нет, не поехал! Все они остаются тут. Что это? Исключительный букет каких-то талантов? Нет, так в действительности не бывает». После него, чтобы сгладить впечатление от речи Щеголева, на трибуну пригласили несколько профессоров и историка партии, а затем снова предоставили слово Б. В. Парину. Ему пришлось в подробностях рассказать о последних разговорах с братом, сознаться в том, что он сначала не верил в его виновность, вновь — в еще более резких выражениях — от него от­межеваться; под градом враждебных реплик защитить свое право за­ботиться о племянниках («Я считаю, что ничего особенного нет, что я помогаю несовершеннолетним детям».), напомнить о сталинской максиме: «Сын за отца не отвечает», отклонить все упреки в низко­поклонстве перед Западом и высказать свое недоумение запоздалой и необъективной критикой в свой адрес: «Я не хочу сказать, что была

103