В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг.

дана какая-то установка партийному собранию, но просто создалась легкая возможность к любой критике в мой адрес. Когда нужно было оратору привести какой-нибудь пример, многие указывали только профессора Парина В. В. И все недостатки, частью не заслуженные, относились ко мне. А я сейчас переживаю крайне тяжелое моральное состояние. Сейчас здесь я принимаю критические замечания с благо­дарностью, но жалею, что они сделаны так поздно. Почему я не слы­шал их раньше? За это заседание, за эти два вечера, я в 10 раз больше получил замечаний, нежели за все прошедшие 10 лет работы в Моло-тове»¹. Затем сразу же был объявлен перерыв, после которого гово­рили только директор института и секретарь обкома. Лейтмотивом выступления Сумбаева являлся тезис, что он всегда был человеком независимым, к дому Париных отнюдь не принадлежал, в конфликте Парина — Шаца сохранял позицию над схваткой и всегда подмечал недостатки в работе Б. В. Парина.

Значительно большего внимания заслуживает речь К. М. Хме-левского. На собрании он вел себя активно, по-сталински: переби­вал ораторов репликами и вопросами («Вы до конца расскажите, как Вы виляли. Сколько Вас запрашивал обком партии по этому во­просу?»), вносил поправки, требовал уточнений, ужесточал форму­лировки. По тону реплик было ясно, что секретарь обкома всецело с теми, кто хочет до основания разрушить дом Париных, свести счеты с родственниками, а также с вольными и невольными «пособниками разоблаченного американского шпиона». И свое заключительное выступление на собрании К. М. Хмелевский также начал с желчных бутад² в адрес медицинской профессуры, зараженной духом низко­поклонства и буржуазного гуманизма: «Даже такой заслуженный профессор, каким является М. П. Чистяков, человек, который всю жизнь отдал служению русской и советской науки, не свободен от этой болезни. В частной беседе профессор Чистяков говорит, что медицина должна стоять выше человеческих и политических дрязг. Для врачей нет врагов. <...> В науке не может быть изоляционизма». Подверг критике профессора А. В. Пшеничнова, который «...догово­рился до того, что стал преклоняться перед капиталистическими ла­бораториями, которые, якобы, являются или стоят выше наших ла­бораторий»*. Однако, чем дальше, тем сильнее в его речи зазвучал

¹ Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. С. 58. Л. 58-108.

² Бутада (фр. boutade) — фраза, сказанная в раздражении, выход­ка. — Прим. ред.

* Перестраиваться на ходу приходилось и партийным работникам. Год назад о технической отсталости научных лабораторий спокойно по-делово-

совсем иной обертон. Секретарь обкома мимоходом напомнил, что Сталинской премией А. В. Пшеничнов обязан не лицам, но Совет­скому правительству. Призвав к бдительности собравшихся комму­нистов, Хмелевский без обиняков заявил, что «коллектив медицин­ского института <...> не несет ответственности за этого изменника [В. В. Парина — О. Л.]». Он взял под защиту честное имя В. Н. Па­рина: «Я не согласен с тем, что можно старика Парина причислить к врагам нашего советского государства. Старик Парин, профессор заслуженно пользовался уважением медицинского института и на­шей общественности. Нельзя же на самом деле отрицать тот факт, что он создал целую школу замечательных хирургов, которые сей­час работают в различных городах Советского Союза. Было бы не­правильно отрицать его большую научную и практическую работу в Молотовской области». Сурово раскритиковав Б. В. Парина за спесь, злопамятство, бледное выступление и иные грехи, секретарь обкома заявил: «Было бы неправильным на этом основании считать Б. В. Парина каким-то соучастником своего брата. У нас нет основа­ний предъявлять такое обвинение»¹.

В общем, К. М. Хмелевский сделал все возможное, чтобы дело Клюевой — Роскина не переросло в дело молотовского медицин­ского института, к чему вольно или невольно стремились рьяные ра­зоблачители из круга А. М. Глебовой — М. А. Козы. Но разрушение дома Париных нельзя было предотвратить. Задача областного пар­тийного руководства заключалась в том, чтобы под его обломками не погибла медицинская профессура, в том числе — входившая в клан или находившаяся в зоне его притяжения. Уровень конфликтности в медицинской среде был настолько велик, что ослабление державших ее неформальных скреп, грозило разрывом корпоративной социаль­ной ткани: борьбой на уничтожение между мельчайшими группиров­