В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг.

В конфликтах сороковых годов обнаруживается проблема, в пол­ном объеме раскрывшаяся в иную, более позднюю эпоху. Я имею в виду проблему социальной дифференциации между командными группировками общества и трудовым населением: рабочими, колхоз­никами, мелкими служащими. С 1953 года эта тема будет доминиро­вать в идейных и социальных конфликтах советского и постсоветско­го общества. В первое послевоенное десятилетие идеологи, настаи­вавшие на точном соблюдении социалистических эгалитаристских принципов, бросят вызов практикам от управления, раздававшим экономические бонусы наиболее ценным хозяйственным кадрам: ру­ководителям предприятий в первую очередь. И если уравнители ссы­лались на раннюю большевистскую традицию, закрепленную в наи­

103

более авторитетных партийных текстах, то их противники опирались на успешный военный опыт.

В дни Отечественной войны верховная власть предоставила далеко идущую самостоятельность местным управленческим инстанциям и оборонным предприятиям. От областных партийных руководителей, так же как от директоров заводов, требовали одного: своевременных поставок на фронт оружия, боеприпасов, продовольствия, в обмен пре­доставив право самостоятельно распоряжаться ресурсами, до поры до времени закрыв глаза на нарушение многочисленных инструкций, рег­ламентов и положений, стеснявших эффективную работу промышлен­ности. Рожденная в городских низах поговорка «кому война — кому мать родна», конечно же, осуждает лиц, обогатившихся в пору народ­ных бедствий. Есть в ней и другой, более глубокий смысл.

На самом деле военная экономическая политика в наибольшей степени отвечала интересам руководителей предприятий. Она при­давала им статус действительных капитанов индустрии, имеющих право принимать ответственные решения в производственной, тех­нологической и хозяйственной сфере, маневрировать в соответст­вии с меняющейся конъюнктурой и, что совсем не маловажно, рас­считывать на соответствующее вознаграждение не только матери­альное, но и символическое: на ордена и генеральские погоны, на почетное представительство в областных партийных и советских учреждениях, на решающее слово в кадровых назначениях, на дей­ственную защиту от критики снизу, даже право на самоуправство. После войны верховная власть постепенно оттесняла этих людей с завоеванных ими позиций, возобновила старые регламенты и вво­дила дополнительные запреты и ограничения, отказывалась при­знавать былые заслуги и наказывала за малейшие отступления от новой линии. В новой ситуации военная модель хозяйствования в ее практическом воплощении приобретает в глазах индустриальных менеджеров идеальные черты. Она рассматривается ими как недос­тижимый образец правильного управления промышленностью, да и экономикой в целом. Конфликты второй половины сороковых го­дов разворачиваются в проблемном поле хозяйственных компетен­ций руководителей предприятий, местных партийных начальников, центральных регулирующих инстанций. Главный вопрос состоит в том, обладает ли директор завода или секретарь обкома правом рас­поряжаться вверенными им ресурсами (и если, да, то в какой степе­ни): устанавливать шкалу материального поощрения для своих под­чиненных, производить эквивалентный обмен производственными излишками — или все это остается прерогативой Москвы.

10

В послевоенных спорах вновь возникает тема соответствия хозяй­ственной и социальной политики социалистическим принципам. И если обсуждение ее в таком общем виде является делом запретным, более того, преступным, то вполне допустимым кажется выявление частных, нетипичных, отдельных отступлений от социалистической партийной линии, совершаемых «недобросовестными» людьми на местах. О таких фактах рядовые и номенклатурные граждане пишут в большие учреждения или говорят на публичных собраниях. Каждый такой поступок, взятый в отдельности, сообщает лишь о лояльности конкретного советского человека, реализующего свое законное право на критику и самокритику. Взятые in согроге они характеризуют об­щественные настроения, в которых нарастает недовольство сущест­вующим положением дел. Но и это не все. Они также свидетельству­ют о новом состоянии общественного сознания. В нем возрождают­ся очаги сомнений, касающихся фундаментальных основ советской идеологии, в том числе и веры в могущество и всеведение вождя.

Эти ферменты разложения в последующее, послесталинское де­сятилетие вызовут к жизни несколько разрушительных для сложив­шейся политической системы процессов: отчуждение от политиче­ской жизни множества молодых людей, протестные акты одиночек, во имя коммунистических принципов отвергающих партийную ли­нию, десакрализацию власти и, наконец, глухое недовольство всем и всяческим начальством со стороны городских и сельских низов.