В гору

— Да, в самой клети. Я вчера около полуночи проснулся, стал раздумывать о том о сем. Вспомнилось, что зимой учитель, ну, Салениек, рассказывал о перевоспитании характера. Думаю, что я ничего не делаю, чтобы мой характер развивался. Говорю себе — грош мне цена, если так. И тогда начал размышлять, что я мог бы сделать такого, чего мне делать не хочется? Ну и надумал — дай встану с теплой постели, оденусь и пойду посмотреть, есть ли у лошадей корм. Правда, очень не хотелось вставать, а я себе говорю — ты пойди, раз уж так не хочется, иначе ничего с характером не получится. Собрался с духом и выскочил из кровати. Накинул ватник и пошел к лошадям. Вдруг во дворе слышу — в клети словно бы дверь скрипнула. Думаю — тут что-то неладное. Подхожу тихонько к клети. Не знаю, чем я думал, один пошел. Милиционер мне потом говорил — тебя ведь могли убить. Подхожу к клети — дверь прикрыта. Посмотрел — не заперта. Я — раз, сунул ключи и замкнул. Думаю, что делать? Звать Ивана — и вдвоем схватить? Пожалуй, не совладать. Вернулся в дом, спрашиваю Эмму — как быть? Она говорит, с ума ты сошел, звони милиционеру. Ну, тогда я позвонил. Приехали они на велосипедах вместе с господином начальником почты, а у того такая умная собака. Понюхала — и к дому нашего кузнеца. Он — этот господин с почты, говорит — вор из вашего же дома. Вдруг слышим — на дороге прогрохотала машина и скрылась. А почтарь говорит, надо снять мерку со следа машины. Мы с Иваном тем временем постучались к кузнецу. Выходит сама в такой длинной кружевной рубахе, ну — до земли. «Чего вы тут орете и шумите?» — бранит она нас. А мы не орали и вообще ничего. Спрашиваем, где кузнец, пусть выходит. Она отвечает — пошел к соседям в карты играть. Тут милиционер подошел и говорит — ну, пойдем, Ян, открывай свою мышеловку. Выстрелили в воздух, чтобы в клети знали, что у нас оружие. И знаешь, кого мы вытащили оттуда?

— Кузнеца, — догадался Озол.

— Откуда ты знаешь? Тебе это уже кто-нибудь рассказывал? — удивился Ян.

— Ты сам только что говорил.

— Ах, верно. Ну да, задержали кузнеца. Пришел рожь красть. А я думал, где он самогон берет?

— А о машине разузнали? — поинтересовался Озол.

— Как же. Сам признался. Шофер с МТС. Хотели везти зерно в город, спекулянтам продать. А этот кузнец ужасным человеком оказался, — продолжал рассказывать Ян. — Прежде у него в Мадлиене была своя механическая мастерская. Довольно богатый был. Поэтому и сволочь большая. Господин с почты тут же вспомнил, что о нем в газетах писали. В немецкое время на него работали русские пленные. Кормил, как собак, обглоданными костями. Сама мадам бросала им: «Нате, ешьте, русские свиньи!» Потом в Курземе удрал, там отрастил себе бороду, чтобы не узнали. В своих краях не смел показываться. На его счету еще всякие нехорошие дела — людей предавал.

— Значит, ты поймал опасного зверя! — радовался Озол.

Ян вытер пот, выступивший на лбу от волнения.

— Пойдем в дом, а то еще простынешь, — предложил Озол.

Они ушли, а Мирдза осталась одна с сердитой девушкой, которая сказала, что «индюк тоже думает».

Словно желая показать свое пренебрежение к Мирдзе, она, не промолвив больше ни слова, пошла к бывшему господскому дому, где, очевидно, жила. Мирдза последовала за нею и, не зная, что придумать, сказала:

— Будем знакомы. Я Мирдза Озол. Но зови меня просто Мирдзой. А как тебя зовут?

— Меня никто не зовет, — получила она загадочный ответ.

Мирдза приостановилась. Идти или не идти за гордячкой? Если там, в помещении, все они такие язвительные, то, пожалуй, влезешь, как в муравьиную кучу. Нет, все же нельзя преждевременно отступать. Она снова пошла вслед за девушкой и догнала ее на ступеньках.

В комнате, куда Мирдза вошла, были еще три девушки. Одна из них лежала в постели, а две причесывались перед зеркалом, вынимая из волос завернутые с вечера бумажки. Три пары глаз вопросительно посмотрели на Мирдзу, и три голоса неохотно ответили на ее приветствие. После этого в комнате воцарилась тишина. Принято считать, что тишина беззвучна, но Мирдзе это молчание показалось таким гулким, что у нее заложило уши и застучало в висках. Во что бы то ни стало тишину надо было нарушить, прогнать из комнаты. Как на спасительницу, Мирдза посмотрела на девушку, лицо которой показалось более приветливым, чем у остальных. Это лицо не было красивым, оно было чрезмерно широким и круглым, с низким лбом. Но под этим лбом сверкали карие, блестящие глаза, тоже большие и круглые, но красивые благодаря их молодому блеску и теплоте, которая растопила лед безразличия, грозивший, как и у остальных обитательниц комнаты, затянуть темные зрачки. Мирдзе понравилось это лицо, но она сразу же заметила, что его портит прическа — завитые и спущенные вниз локоны делали его еще более широким. Ей стало жаль девушку, которая, стараясь быть красивой, уродовала себя.