В гору

Веселость Мирдзы совсем не отвечала настроению Эрика; хотя он и ждал ее весь вечер, но теперь счел более разумным пойти домой. Он хотел условиться о самом главном и подготовить сегодня к этому Мирдзу, но ему не удалось высказать все, что передумал за эти часы. Как только Эрик сказал: «В следующее воскресенье мы с матерью приедем к вам в гости», — она рассмеялась.

— Ну, разумеется — приедешь, тебе ведь трудно ходить пешком!

Они расстались, и Эрик медленно ушел, чувствуя, что Мирдза так и не поняла, почему он приедет, да еще вместе с матерью. Мирдза в самом деле не поняла, ибо как только осталась одна, она сразу перестала думать об обещании Эрика и о том, что он, живя по соседству, почему-то должен приехать к ней на лошади, да еще с матерью. Ее снова заняли мысли о вечерней школе, у нее возникали планы, как привлечь к учебе побольше молодежи. И только когда она уже подходила к дому, ее радость омрачилась легкой тенью сомнения: а что, если остальные учителя откажутся заниматься или вдруг явится слишком мало учеников и не будет смысла открывать школу?..

Последующие дни прошли для Мирдзы в напряженных хлопотах. После того как учителя согласились преподавать, надо было выявить учеников, неделя промчалась, как один день. Только в субботу вечером Мирдза могла набросать список с двадцатью именами будущих учеников.

Воскресное утро тоже оказалось занятым. Мать теперь была уполномоченной десятидворки и ушла к своим людям, а Мирдза отправилась на коннопрокатный пункт, чтобы посмотреть первую репетицию Октябрьского вечера. Самым свободным в это утро оказался отец. Он остался дома, довольный, что наконец может несколько часов посвятить книгам.

Он читал и думал о марксистско-ленинском воспитании партийных кадров, о том, что он мало, слишком мало сделал для ознакомления активистов с целями и идеями большевистской партии. Сегодня же, не откладывая ни на один день, надо составить план занятий кружков. Трудно работать с людьми, у которых почти нет никакого образования, но что ж поделать. Надо найти простые слова, надо найти способы простые, как сама правда, чтобы людям стали понятны законы старого и нового общества. В волости надо также найти людей, которым эти идеи вошли бы в плоть и кровь, людей, которые, честно делая свое, быть может, небольшое, но необходимое, как хлеб, дело, преданно служили бы своей великой родине. Надо создать кандидатскую группу и заниматься с нею.

Кого можно было бы начать готовить к вступлению в партию? Несомненно, наиболее достойным является Ванаг — сын батрака и сам бывший батрак, комсомолец и партизан, готовый отдать жизнь за Советскую страну. Если он и допускает ошибки в работе, если порой и не может сдержать себя, то надо признать, что ошибки эти — следствие незнания теории, а невыдержанность у него от ненависти к старому, ко всему, что мешает строительству новой советской жизни. Учеба поможет ему устранить ошибки и вместе с тем понять, что препятствия нельзя устранить криком, а только настойчивой борьбой.

Вторым возможным кандидатом был Лауск. Он знал его как честного человека, охотно выполнявшего любое доверенное ему общественное дело. Он тоже бывший батрак, получивший теперь землю, но ни в чем нельзя было усмотреть, что своя земля и свой дом являются для него самоцелью. За многие годы батрачества он накопил богатый опыт, знал, как добиться хороших урожаев, и теперь, работая в сельскохозяйственной комиссии, был незаменимым советчиком для многих крестьян, особенно тех, кто недавно получил землю. Он не говорил: «Какое мне дело, пусть каждый работает, как хочет». Он не ждал, пока к нему придут просить совета, нет, сам заходил то к одному, то к другому, словно по какому-нибудь делу; сначала заговаривал о чем-нибудь постороннем, потом медленно вытаскивал из кармана трубку, набивал ее самосадом и, причмокивая, начинал: «Я вижу ты все еще не вывез навоз на паровое поле. Так тебе рожь плохо отплатит. Скажет — раз ты меня не уважаешь, то и я тебя заставлю с пустым брюхом ходить. И что ты ей сделаешь? Заупрямится и не станет расти. Скажет: поленился ты мне мягкую постельку постлать, так я тебе самому даже хорошей соломы не дам, чтобы тюфяк набить». А иногда он говорил: «Опять ты оставил неподнятым поле на склоне. Ты, верно, не знаешь, какой славный там раньше ячмень рос? Ну, скажу тебе, хоть ячмень и не моим был, но всегда как-то радостно было на него смотреть. Что же это с тобой? Сил нет или же лень одолевает?» И если видел, что у человека, действительно, не хватает сил, то умел организовать помощь и артелью вспахать поле, на котором раньше славный ячмень рос. За Лауска нечего беспокоиться, он оправдает доверие большевистской партии.