В гору

— Мне хотелось бы знать вот что, — начал он. — У нас опыта еще нет, колхозов мы здесь пока не видели — но не получится ли так, как в девятнадцатом году — помните? Тогда тут в имении устроили колхоз, коммуной, правда, называли. Всех коров и кур у батраков собрали и согнали на большой скотный двор. Я раз видел, как Рикур пахал, а начальник, не помню, как звали, сидел на обочине канавы и, словно староста какой, смотрел, чтобы тот не лентяйничал.

— Ошибки и промахи обычно не забываются, — сказал Рендниек. — В девятнадцатом году в Латвии, действительно, в некоторых местах допустили ошибку, объединяя в коммуны совершенно неподготовленных людей. Да и техники никакой не было.

— Иногда мне опять-таки приходит на ум, — заговорил Рикур, — не будет ли колхоз вроде как имение, а мы вроде батраков? У батраков ведь тоже были и своя коровка, и курочка.

— Ничего общего, — пояснил Рендниек. — Во-первых, в имении вы были батраками, а имением владел барон. В артели такого владельца нет, все крестьяне добровольно объединяются на равных началах. Во-вторых, в имении урожай и доход присваивал себе барон, а теперь это все пойдет вам. Что же тут общего?

— Спасибо, спасибо, ну теперь мне ясно, — поблагодарил Рикур.

Заговорил и старый Пакалн.

— Вы и товарищ Озол советуете — больше в эти театры и кино ходить, лекции слушать. Но скажите на милость, как мы туда попадем, если дома не будет своей лошади? Молодые — те летом еще на велосипедах, а мы, старики, без лошади, что без ног. Некоторым за десять километров идти и как же потом в темноте возвращаться?

— По уставу артели лошадьми колхозники для необходимых нужд пользуются безвозмездно. Как попасть на вечер? Мне кажется, что в таком случае каждому в отдельности гнать лошадь не следует. Вы ведь обязательно обзаведетесь своей автомашиной. Ну, что там особенного — собрать людей, отвезти, а потом доставить домой. А дороги вы ведь наладите, чтобы машина могла заехать ко всем? — Рендниек улыбнулся.

Старый Пакалн замолчал. Самого для него важного он не спросил, стесняясь при посторонних излить свою душу.

Когда крестьяне, выяснив еще много практических вопросов и пообещав дать окончательный ответ через месяц, разошлись по домам, Рендниек тоже собрался в дорогу. На прощанье он сказал Озолу:

— У меня создалось впечатление, что с таким народом можно не бояться организовать артель. Когда это совершится — обрати внимание, чтобы на скотоводческую ферму и к лошадям поставили самых лучших, честных людей. Следи за правильным учетом трудодней. В этом залог успеха коллективного труда.

Однажды вечером в конце ноября к Озолу, запыхавшись от быстрой ходьбы, вошел взволнованный Эльмар Эзер.

— Ну вот, мы здесь топчемся на месте, толкуем и обдумываем, а тем временем другие уже все сделали! — выпалил он, сердито сдвинув брови.

— Уже все сделали! — Озол добродушно посмотрел на раскрасневшегося парня. — Могу я узнать, что именно?

— Колхоз организовали!

— В нашей волости или по соседству?

— Нет. В Елгавском уезде. У меня там знакомый комсомолец живет. Вот и написал.

— Это в Шкибской волости. Но почему тебя волнует то, что они организовали артель? — спросил Озол.

— Оказывается, вы уже знаете? Потому и волнуюсь — надеялся, мы будем первыми. А не получилось, — сокрушался Эльмар.

— Я так думаю, что неважно, будем ли мы первыми или вторыми. Важно, чтобы крестьяне объединились накрепко. Я рад, что елгавцам удалось первым организовать. Это покажет нашим крестьянам, что в других местах также о колхозах серьезно думают, что мы не выскочки какие-нибудь. Артель создается на многие годы, поэтому совсем неважно — месяцем раньше или позже. Не так ли, Эльмар?

Эзер, хотя и не стал возражать, но видно было, что первенство елгавцев задело его за живое.

— Я еще должен поговорить с некоторыми крестьянами, — добавил Озол. — Кое-кто все-таки еще сомневается.

Одним из колеблющихся был, по предположению Озола, старый Пакалн. Он, правда, не отказался, но на собрании был очень задумчив. Не совсем полагался Озол и на Лидумов — и решил навестить обоих.

Во дворе усадьбы «Кламбуры» Озол услышал голос старого Пакална. Казалось, он говорит с каким-то человеком, но когда Озол зашел в конюшню, то выяснилось, что старик беседует с молодым конем, которого в этом году впервые запрягал в плуг.

— Посмотри, картинка, а не лошадь! — гордился Пакалн своим питомцем. Это, действительно, была статная гнедая лошадка с белой отметиной на лбу; ее умные, добрые глаза вопросительно смотрели на людей.

— Баловник этакий, привык — я ему всегда что-нибудь приношу, — добродушно бранился Пакалн. — Как только не дам, начинает сам шарить по карманам. Ах ты, воришка! — он потрепал по шее гнедого, и тот мягкими губами потянулся к щеке хозяина.

— Это уж последний выращенный за мой век. Девятый по счету. Ему придется меня и на погост прокатить, — спокойно говорил Пакалн, словно о свадебной поездке.

— Слишком рано ты готовишься к таким почестям, — возразил Озол. — Сколько у тебя за плечами?

— Семьдесят два.

— Ну, тогда ты можешь еще девять таких рысаков вырастить. До ста лет по крайней мере надо прожить.