В гору

Старая Саркалиене, пытаясь сохранить всю землю, взяла к себе в дом свою дочь Мальвину, которая раньше жила с мужем в соседней волости. У Мальвины сгорел дом со всем добром. Вновь строиться теперь и думать нечего, а ютиться в какой-нибудь баньке не было смысла. Куда же скотину поставишь и как ее прокормишь? Тридцать гектаров земли все равно не оставят, ведь муж Мальвины при немцах шуцманом был, а теперь во главе волости поставлен человек, который тогда по лесам бродил. Говорит, что научит кулаков работать. Так что, если все взвесить, Мальвине выгоднее просить надел в своей волости. О налогах Саркалиене уже разузнала. Новоселов в первый год от сдачи хлеба освободят совсем или возьмут у них самую малость, а она сама уже в таком возрасте, что налога с нее не спросят. На ее имя можно переписать всю скотину, оставив за дочерью только одну корову. Десять гектаров еще следует перевести на племянника мужа Мальвины. Он, правда, собирается в Ригу учиться, но это ничего, пусть едет. Урожай, слава богу, весь убран, все сложено в сарае и в погребе. Рискованно, правда, было для Вилюма и его помощников по ночам жать и возить хлеб, иногда для отвода глаз приходилось и самой садиться на жнейку; копать картофель Саркалиене нанимала в местечке поденщиков и русских беженцев. Всяких запасов хватит на несколько лет. С Яном Калинкой она уже обо всем договорилась. Этот человек умеет сам жить и другим не мешает. Как он скажет, так и будет. Калинка хвалился, что руководитель уездного земельного отдела приходится ему родственником: Сам теперь безземельный и вроде большим коммунистом стал. При немцах он пострадал, поэтому теперь власть иметь будет. Как хорошо, что Вилюм выручил Калинку, когда немцы посадили того за спекуляцию. Когда-то соседи посмеивались над Калинкой, что на старости с сумой по миру пойдет, а он, словно кошка, — бросай, как хочешь, все на ноги станет. И совсем не так глуп, как некоторым кажется. Когда Саркалиене поехала к нему с корзинкой провизии и с мешком муки, чтобы выпросить себе больше восьми гектаров, которые могли ей оставить, как матери шуцмана, Ян сказал:

— Мамаша, раскинь мозгами. У тебя будет восемь, у дочери десять и у родственника — десять. Будь тише воды, ниже травы. Такие уж теперь времена. Хорошо, что еще так: землю с собой никто не унесет, если немцы вернутся, опять все твое будет. А если никто против тебя бурчать не станет, оставим тебе и все тридцать гектаров.

Саркалиене думала: разумный человек, Вилюм тоже говорит, чтобы спрятала язык за зубами, а ухо держала востро. Чтобы против Озолиене и Мирдзы тоже ничего плохого не говорила. Лучше и их чем-нибудь задобрить. И вообще надо задабривать всех, кто имеет отношение к большевистской власти. Потом можно будет с процентами вернуть. Калинка попытается излишки поделить между малоземельными хозяевами, и никто чужой не влезет к ней в дом.

Густ Дудум тоже передумал всяко. У немцев он не состоял ни на какой службе, в айзсарги не пошел только потому, что ими руководил Вилюм Саркалис. С Вилюмом у него были свои счеты еще с давних времен. Когда-то оба они были страстными охотниками. Однажды Густ выгнал из своего леса козулю, долго преследовал ее на земле соседей, наконец подранил ее в лесу Саркалиса. Но когда он хотел взять добычу, кто-то выстрелил из кустов и попал ему в ногу. Пуля перебила сухожилие, и Густ на всю жизнь остался хромым. Не было сомнений, что стрелял Вилюм, но Дудум не посмел никому ни сказать, ни пожаловаться, так как охотился в запрещенное время, да еще на чужой земле.