В гору

Итак, Густа никто не мог обвинить в активной поддержке немцев, и за неприкосновенность тридцати гектаров ему не надо было беспокоиться. Но до сих пор он владел пятьюдесятью. Десять из них можно было переписать на Эмму, но как сохранить еще десять — этого он не мог придумать. Он предложил Зентиной матери, но та отказалась. Что они, две женщины, станут делать с землей. Но он и не допускал мысли, чтобы Зента надрывалась на тяжелой работе. Землю он бы обрабатывал, как и до сих пор. Эмма ухаживала бы за скотиной, а на полевые работы нанял бы людей. Мать Зенты, если бы захотела, могла бы помогать по дому. А если бы Зента жила с ним под одной крышей, то со временем привязалась бы к нему. Он ведь еще не так стар, да и не так уж некрасив. Нередко молодые девушки выходили и за более пожилых мужчин. Мысли эти были столь соблазнительными, что кончики его светлых усов задирались кверху. Но он сейчас же одергивал себя: ведь это лишь мечта, ни: Зента, ни ее мать пока — он не мог допустить, что это окончательно, — к нему не придут, и надо подумать, нельзя ли каким-нибудь иным способом сохранить этот излишек земли. Ни за что нельзя было выпустить из своих рук хотя бы один гектар, ему казалось, что это уменьшит его достоинство в глазах Зенты. Он ничего, не мог придумать — и концы его усов опускались вниз. Отдать часть земли этим голодранцам, каким-то батракам или пастухам? Нет, будь что будет — уж лучше вслед за Янсоном уйти в лес. Но что он, хромой, станет делать в лесу, Густ не думал, да и вообще это не было серьезным намерением, а только хвастливой угрозой, которой, как он и сам чувствовал, никого нельзя запугать. Он сознавал, что никуда не уйдет. Хотя он и раньше ненавидел большевиков, да и теперь не примирился с ними, все же с тех пор, как Зента поступила на службу, эта ненависть начала затихать. По крайней мере, он больше не ругал их, как вначале, потому что тогда ему, волей-неволей, надо было прийти к выводу: а как же с Зентой, тогда надо ругать и ее?

Сколько раз он давал себе слово не обращать на нее внимания, притвориться холодным и равнодушным. Если подумать: что она из себя представляет — ничтожная девчонка, дочь мелкого ремесленника. В свое время он мог жениться на любой хозяйской дочке, получить в приданое усадьбу не хуже господского имения. Но тогда ему казалось, что, женившись, он лишится свободы, молодости, должен будет отказаться от кутежей с друзьями и женщинами в городе, куда он ездил осенью, если удачно продавал пшеницу, свиней или яблоки. Жена и дети казались ему бременем, с которым можно примириться позже, когда в жизни ничего более привлекательного уже не будет. Теперь, думая о детях, он ежился. Не потому, что смотрел на них по-прежнему, как в молодости. Нет — он охотно нянчил бы младенцев, подаренных ему Зентой. Но Густ вспоминал, что у него уже были дети, которые вместе со своими матерями, бывшими его батрачками, скитались по свету.

Все это так. Было да сплыло. Что же делать теперь? От своих надежд и мечтаний о Зенте он не в силах отказаться. Это он знал — куда бы ни пошел, что бы ни делал, перед его глазами стоял образ Зенты, молодой, светлый, радостный. И он не мог отогнать соблазнительной мысли, что когда-нибудь Зента будет улыбаться только ему, он сможет ее обнимать и называть своей женой. Но для того чтобы это сбылось, чтобы он смог обеспечить Зенте беззаботную жизнь и надолго сохранить ее молодой и красивой, он не смеет ничего терять из своих достатков. Что работа и заботы преждевременно съедают женщину, это он видел на примере своей сестры Эммы, которая в тридцать пять лет уже походила на старуху. Конечно, она сама была виновата. Словно дурная, она сразу же после конфирмации убежала к батраку Сиетниеку. Не помогли ни слезы матери, ни угрозы отца лишить наследства. Отец не уступил — и дом, и имущество отдал Густу. Прижив с Эммой троих детей, Сиетниек умер. Старшего сына Эммы, ходившего у хозяев в пастухах, убила лошадь. После смерти родителей, Эмма вместе с меньшими детьми перешла к брату вести хозяйство, дети пасли у него скот. Жалованья он ей не платил — она и так должна считать себя счастливой, что нашла постоянное место, где можно приклонить голову и не скитаться с детьми из дома в дом. Поэтому можно смело передать Эмме часть земли, своего хозяйства она заводить не станет: где же ей взять деньги на постройку дома, где взять лошадь, корову, плуг?