В гору

— Кое-кто уже писал, но это то же самое, что покойнику на кладбище писать.

— Все же, если жалобы будут повторяться, они обязаны прислать ревизора, — успокаивала Зента.

— Я думал, что те, кто сидит в исполкоме, должны видеть, что происходит в волости, — крестьянин натянул рукавицы и ушел, мрачный и удрученный.

— Мне кажется, исполкому со своей стороны тоже надо написать жалобу, — сказала Мирдза, когда крестьянин вышел.

— Мы уже написали, — ответила Зента, берясь за свой отчет. — Но это в самом деле то же, что покойнику на кладбище писать. Не отвечают и ревизии не шлют.

Примерно через час дверь снова отворилась и вошла худощавая, закутанная в платок, женщина. Поздоровавшись, она скромно остановилась у дверей и, виновато улыбаясь, смотрела на Зенту.

— Что вам? — спросила Зента, поднимая глаза от бумаги.

— Я хотела узнать, как с ботиночками?

— С какими ботиночками? — не поняла Зента.

— Ну, с этими. Осенью вы обещались выписать из города, — пояснила женщина. — Ну, совсем не во что Витолдиню обуться. Сам сделал из двух пар отцовских постол одну, начал было в школу ходить, но постолы те были старые, развалились, ничего от них не осталось. Теперь сидит дома и плачет. Очень хочет учиться. Аннине-то господин учитель сам дал старые туфельки своей дочки, и она ходит в школу. А Витолдинь сидит у окна и грустно так смотрит на дорогу. Было бы поближе, так хотя бы тряпками ноги обмотал, а то ведь — пять верст. Очень хочет учиться. И в немецкое время не учился из-за той же обуви. Нам тогда не давали, говорили, вы ждете большевиков — вам, мол, в сороковом году землю дали. Из-за этого же моего Симана в Германию угнали. Жив ли он? Говорят, есть там совсем не дают, а на работу гоняют. Хочется, чтобы Витолдинь попал в школу. И учителя говорят, что голова у него хорошая, понятливый паренек, да вот обуви нет.

Зента нашла какую-то папку и долго перелистывала бумаги. Мирдза видела, что ей неловко. Она покраснела и перелистывала, не поднимая глаз, Лицо женщины все еще светилось надеждой: вот секретарша найдет бумагу и тогда у Витолдиня будут ботинки.

— Нет еще ответа, — немного погодя медленно сказала Зента.

Лицо женщины помрачнело. Словно стараясь спрятаться от холода, она начала кутаться в платок и поправлять на голове косынку.

— Значит, нет еще, — сказала она, не собираясь уходить. — Не знаю, что сказать Витолдиню, как его обмануть? Он так надеялся. Во сне видел, как в новых ботиночках идет в школу. Я, правда, сказала, хорошо если бы хоть постолы дали. Так и тех нет. Что теперь делать?

У Мирдзы защемило сердце, когда она представила себе мальчика, с грустными глазами сидящего у окна и мечтающего о школе. Так она в немецкое время мечтала о гимназии. Сколько раз она ночами плакала, проклинала войну и немцев, разбивших всю жизнь. Но теперь нельзя допустить, чтобы способный мальчик не ходил в школу. Что за равнодушные люди сидят в учреждениях, решающих такие вопросы? И почему Зента так покраснела — не забыла ли она попросту переслать запрос Витолдиня?

— Не знаю, уж стоит ли мне зайти еще раз? — спросила женщина с сомнением. — Боюсь, как бы не надоесть. Ведь у вас и другой работы много.

Мирдза внезапно вспомнила, что у них дома, в ящике, лежат ботинки Карлена, которые стали ему малы.

— Сколько лет вашему Витолдиню? — спросила она.

— Весной, в Юрьев день, минет тринадцать. Летом нанимался в пастухи, но все работы за взрослого делал, — охотно рассказывала мать. — Теперь тоже говорит, наймется к хозяину и заработает на ботинки. Тот, у кого работал летом, обещался справить ему обувь, но уехал неизвестно куда. Жалованья не уплатил. Многие хозяева хотели Витолдиня нанять. Он парнишка здоровый, за все берется. Только я не пустила, надеялась, что вы выхлопочете ботинки. Теперь нам самим опять землицы дали. Правда, на болоте выпал надел, да что ж поделаешь, всем хороших участков не хватило.

— Знаете что, мамаша, — Мирдза поднялась и взяла ее за обе руки, — у меня дома есть ботинки брата. Они, правда, поношены, но некоторое время еще послужат. Завтра приходите за ними в домик Озолов, налево от Рубенского лесочка.

— Так ты дочь Озола! — женщина радостно сжала руку Мирдзы. — Твоего отца я знаю еще с тех времен, когда он был здесь председателем. Тогда нам хорошую землю дали. Спасибо, спасибо, дочка, за ботиночки! Ну и обрадую же я Витолдиня. Завтра с самого утра схожу. Ты ведь меня не знаешь. Я — Мария Перкон, где тебе знать. Мы все время батрачили в дальнем конце волости. Спасибо, спасибо!

Мария Перкон вышла, ступая прямо и легко. В дверях она оглянулась и посмотрела с улыбкой.

Мирдза повернулась к Зенте и пристально посмотрела ей в глаза. Та не выдержала этого взгляда, снова покраснела и потупила взор.

— Значит, ты ее заявление никуда не посылала? — спросила Мирдза с упреком.

— Я, право, не могу понять, как это произошло, — призналась Зента. — Теперь вспоминаю, как в тот вечер мы с Майгой готовили к отправке разные бумаги. Думала, что вложила и эту.

— И почему Марии Перкон надо было дать участок на болоте? — обратилась Мирдза к Яну Приеде. — Разве хорошей земли мало?