В гостях у Берроуза. Американская повесть

Может, это к удаче?

Или к неминуемому провалу?

Я сжимал монету в кулаке и взывал: «Лоретта, где ты?!»

Но её нигде не было видно.

От Лоретты осталась только память.

Но где память, там и потеря.

Память и есть потеря.

Потери всюду, одни потери.

Я вдруг испугался, что потеряю всё, что у меня осталось.

А что у меня осталось?

Да ничего, кроме Берроуза и его дома!

Вдруг я и их потеряю?

Я смертельно испугался.

О боже!

Я решил немедленно вернуться к Берроузу: он был моим последним ориентиром во вселенной.

IRWINов и Лоретту я уже потерял, но Берроуз ещё оставался.

Скорей, скорей к Берроузу и Грауэрхольцу!

Часть пятая. Патти Смит и Gunshot Painting

1

Дверь знакомого дома была приоткрыта.

На пороге лежала чёрная кошка с порванным ухом.

Она посмотрела на меня как на подонка.

Я не посмел её погладить.

Я направился в ванную, чтобы принять душ (я взмок, бегая по улицам в поисках Лоретты).

Ванная в доме Берроуза пахла кошачьей мочой, как и всё остальное.

После смерти Брайона Гайсина кошки стали единственными существами на этой планете, которых уважал Берроуз.

Он говорил, что кошки научили его лучшим человеческим чувствам.

Например, сочувствию и отзывчивости душевной.

Он считал, что кошки утончают даже самую толстокожую душу.

В сущности, Берроуз в свои последние годы предпочитал компанию кошек всем людям, включая Грауэрхольца.

Я читал где-то, что он рыдал при мысли, что его кошки могут быть уничтожены ядерным взрывом.

В своей книге «The Cat Inside» Берроуз пишет, что его любимые кошки умели исполнять роли самых дорогих ему людей из прошлой жизни, у которых он хотел попросить прощения: его матери, его жены Джоан, его отца, Джейн Боулз, его сына Билли…

Берроуз исповедовался перед кошками и извинялся за свои стародавние проступки.

«Они живые, дышащие существа, а контактировать с другим существом всегда печально, потому что ты видишь ограниченность, боль, страх и смерть в финале. Это и есть контакт, – пишет Берроуз. – Это то, что я чувствую, когда прикасаюсь к кошке и замечаю, что по лицу у меня текут слёзы».

2

Я толкнул дверь ванной и… увидел Патти Смит: она мочилась, присев над унитазом.

Её чёрные джинсы были спущены, обнажив массивные колени.

Она мочилась громко и мощно, как лошадь.

Патти Смит – легендарная крёстная мама панк-рока, поэтесса, певица, писательница и мемуаристка. – Эй! – сказала она. – Здесь занято, buddy.

Я, конечно, растерялся.

Подумал, что ошибся.

Неужели сама Патти?

Патти Смит в доме Берроуза – вот так удача!

3

Я отправился на кухню.

Там была рыжая кошка.

Она что-то ела из миски.

Я тоже проголодался, но не нашёл ничего съестного.

Я сел в кресло, сплошь покрытое рыжими и белыми кошачьими волосками.

Персональное кресло Берроуза (на колёсиках) пустовало.

Я думал: «Патти Смит! Сама Патти!»

Я предвкушал авантюру.

4

И тут появился Берроуз – в сопровождении Грауэрхольца.

Они только что вернулись из Канзас-сити.

Берроуз ездил в тамошнюю больницу за дозой метадона.

Он был на метадоновой программе.

Он крикнул:

– Кушать! Хочу кушать!

Грауэрхольц тут же засунул хлеб в тостер.

Берроуз съел яйцо всмятку и два тоста с арахисовым маслом.

И выпил большую чашку сладкого чая.

А потом пару раз пыхнул джойнтом.

Я не помню, что он сказал мне тем утром.

Кажется, только одно:

– Хочу покакать.

Сказал – и вышел.

5

И вдруг вошла Патти Смит, уже успевшая натянуть на себя чёрные джинсы.

Грауэрхольц нас познакомил.

– My name is Patti, – сказала Патти.

Она хотела знать, откуда я родом.

Она слышала об Алма-Ате, о Казахстане.

Она даже знала слово ЮРТА.

6

Втроём – с Патти Смит и Грауэрхольцем – мы позавтракали: тосты и кофе.

Я, конечно, млел и нервничал в присутствии Патти.

И поэтому не мог наслаждаться своим тостом.

А Берроуз всё не появлялся.

Зато появилась толстая серая кошка.

Почему-то она шла на подогнутых лапах, так что её живот волочился по полу.

Грауэрхольц сказал:

– Когда кошки чего-то боятся, они бегут с животами, волочащимися по полу.

Патти спросила:

– А чего она боится?

Грауэрхольц ответил:

– Она не любит чужих в доме.

Я подумал, что это замечание относится ко мне, и напрягся.

Патти сказала:

– Некоторые люди тоже от фрустрации распускают брюхо.

7

Что было потом, я не помню.

Кажется, мы вдвоём с Патти Смит сидели в холле и листали журналы: Guns and Ammo, Soldier of Fortune, American Handgunner.

И вдруг она сказала:

– Извини. Я никогда не закрываю дверь в туалете. Это у меня с детства.

Я не знал, что ей ответить.

Я даже не знал, как мне к ней обращаться: миссис Смит или просто Патти.

Она сказала:

– Люди полагают, что мочиться и какать – очень интимное дело. Very, very private. Но я так не считаю. В пятнадцатом веке в Париже люди справляли нужду в любом общественном месте. Просто снимали штаны и задирали юбки на улице или в парке. Не только плебеи, но и аристократы. Были даже короли, принимавшие послов, сидя на золотом горшке и пукая, как кони.

Мы оба рассмеялись.

У Патти Смит были очень ровные белые зубы.

На её чёрной мужской рубахе красовалась брошь из белого металла: бабочка с человеческой головой (кажется, это была голова Артюра Рембо – боготворимого ею поэта).

Вдруг она сказала: