В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Чтобы устроить бал, не требовалось очень много места; годилась просторная домашняя гостиная или общий зал в гостинице; любой обед легко переходил в импровизированные танцы, если кто-то из присутствующих умел играть на фортепиано. Длина комнаты была важнее ширины, яркий пример чему — бальная зала гостиницы "Дельфин", где Джейн танцевала в свой восемнадцатый день рождения. В четыре раза больше в длину, чем в ширину, зала прекрасно подходила для кантри-данса, в котором участники выстраивались в два длинных ряда друг напротив друга. Кантри-данс — вовсе не деревенский танец, как можно предположить, исходя из его названия: слово происходит от искаженного контрданс, или французский менуэт. Танцующие еще не обхватывали руками партнера, как в вальсе (который появится при Регентстве). Мужчина и женщина вышагивали навстречу друг другу, соприкасались ладонями и снова расходились. Все это выглядело как элегантная и величаво-сдержанная стилизация соблазнения.

Джейн "обожала танцевать, и делала это великолепно". Нет никаких свидетельств того, что она брала уроки у настоящего учителя танцев; скорее ее учили подруги — Мэри и Марта Ллойд, которых раз в неделю на целый день возили в танцевальную школу в Ньюбери. "Один урок проходил утром, второй — вечером, а после чая экипаж забирал их домой". Это была необходимая подготовка к той волнующей минуте, когда Мэри и Марта получат право "открывать ньюберийские ассамблеи менуэтом".

После танцев все садились за стол: бал был не бал без "присутствия джентльменов и изысканного ужина". Ужин часто начинался со знаменитого "белого супа" (мистер Бингли в "Гордости и предубеждении" считает его непременным атрибутом званого вечера). "Белый суп" ведет свое происхождение от французского блюда семнадцатого века "potage à la Reine"[32] — земляных орехов, сваренных в бульоне. Проникнув в английскую кухню, в 1739 году он появился в поваренной книге Уильяма Веррола под названием "королевский суп". В конце века его главными ингредиентами по-прежнему оставались орехи и крепкий бульон, при желании — с добавлением сливок, яичного желтка, белого хлеба и анчоусов.

Джейн танцевала и в частных особняках, таких как Мэнидаун-парк или Дин-хаус, где балы устраивались в дни полнолуния, чтобы гости разъезжались не в темноте. "Был очаровательный вечер, — писала миссис Лефрой после одного раута в доме Остинов, — и, когда мы ехали через рощу, соловьи заливались во всю мочь". В тот вечер она была дома в одиннадцать, но из ее писем известно, что ей часто случалось задерживаться в гостях до двух, трех, а то и до шести часов утра.

В тот странный, тревожный период, когда Кассандра ждала свадьбы с Томом, Джейн на балу в Дин-хаусе познакомилась и танцевала с Томом. Затем они встретились на балу в Мэнидаун-парке и в эшском пасторате, и, судя по всему, она влюбилась в Томаса Ланглуа Лефроя.

Кем же был этот юноша, личность которого уже не первый век интригует исследователей творчества Джейн Остин? Ему, как и Джейн, едва исполнился двадцать один год (он был младше ее на три недели). Сохранился его портрет: крупный нос, выступающий вперед подбородок, доброе светлое лицо с темными глазами и бровями. Студент-правовед из Лимерика, он закончил Тринити-колледж в Дублине и приехал в Лондон продолжать учебу. Из-за Ирландского моря он привез с собой превосходную репутацию. "Ни один молодой человек не выходил из стен нашего колледжа с более высокой аттестацией, — писал его наставник в Тринити, — он для меня как сын или брат".

Все эти многочисленные достоинства были насущно необходимы Тому, понимавшему, что пробиваться в жизни ему будет непросто. Он был одним из одиннадцати отпрысков супружеской пары, вступившей в брак по легкомыслию. Его отец, Энтони Лефрой, потомок гугенотов, командовал в Ирландии драгунским полком. Там он влюбился в Энн, дочь ирландского сквайра, и тайно с ней обвенчался. Супруги мечтали о сыне, но первыми у них родились пять дочерей. Возможно, именно наличие у Тома пяти старших сестер натолкнуло Джейн на образ семейства Беннет в "Гордости и предубеждении".

Том, старший сын, стал любимцем своего богатого двоюродного деда Бенджамина Ланглуа, платившего за его обучение в Тринити-колледже. Дядюшка Бенджамин хоть и отличался "удручающе чопорными манерами и посредственными способностями", но был единственным из родни, у кого водились деньги. К его советам следовало прислушиваться. Тому Лефрою приходилось тащить на себе огромный груз семейных обязательств: угождать дядюшке Бенджамину, делать карьеру и помогать десятерым братьям и сестрам, — и в этом состоял его недостаток как потенциального мужа.

На Тома давили со всех сторон. Он учился в Мидл-Темпл, когда из-за крайнего переутомления у него начались проблемы со зрением. Дядюшка Бенджамин велел ему поумерить пыл и "некоторое время поменьше читать при свечах". Было решено на Рождество отправить Тома на отдых в Хэмшир, в пасторат его дяди, мистера Лефроя, служившего в Эше священником.