В гостях у эмира Бухарского

Зала въ два свѣта довольно высока для глинобитной постройки. Въ лѣвой (сѣверной) стѣнѣ находится нѣсколько дверей, служащихъ въ то же время и нижними окнами, и выходящихъ на наружную террасу, съ которой открывается довольпо красивый видъ на Кашка-Дарью и зарѣчную сторону. Надъ дверями въ той же стѣнѣ идетъ рядъ верхнихъ оконъ нѣсколько меньшаго размѣра, украшенныхъ ажурными гипсовыми рѣшотками, но безъ внутреннихъ стекольчатыхъ рамъ. Полъ былъ застланъ сплошь, но не коврами, а палассаии; [59]деревянный потолокъ обыкновеннаго средне-азіятскаго типа (рядъ балокъ съ положенными на нихъ поперечными и тѣсно одна къ другой примкнутыми жердочками) закрашенъ кубовою краской; стѣны же, начисто выбѣленныя, оставались безо всякихъ лѣпныхъ и живописныхъ украшеній. Вообще обстановка и внутренній видъ этой залы были очень далеки отъ понятія о такъ называемой «восточной роскоши»; напротивъ, на этой простотѣ, переходящей почти въ бѣдность, лежалъ какой то суровый оттѣнокъ.

Намъ предложили чай, который мы поспѣшили поскорѣе допить, такъ какъ бѣдный тюря-джанъ видимо отдавался все болѣе и болѣе чувству неодолимой застѣнчивости. Самъ онъ, за исключеніемъ заученныхъ и уже произнесенныхъ имъ привѣтственныхъ репликъ, не предложилъ во время этого угощенія ни одного, такъ сказать, частнаго или посторонняго вопроса, предоставляя заботу выдумать и предлагать ихъ на долю нашего князя, который, въ свою очередь, тоже не зналъ о чемъ говорить съ нимъ. Такимъ образомъ рѣдкіе и ничего не значащіе вопросы и замѣчанія, въ родѣ того, что Чиракчи, кажется, довольно большой городъ, а Кашка довольно быстрая рѣка, вызывали со стороны тюря-джана односложные утвердительные отвѣты, за которыми съ обѣихъ сторонъ слѣдовали довольно продолжительныя паузы. Наконецъ, допивъ стаканъ, князь заявилъ, что не смѣетъ долѣе отрывать тюря-джана отъ его важныхъ дѣлъ, чему тотъ кажется очень обрадовался — по крайней мѣрѣ монотонно безразличное выраженіе его физіономіи при этомъ нѣсколько оживилось и мы откланялись снова, пожавъ ему по очереди протянутую намъ руку.

Какъ только посольство возвратилось въ свои помѣщенія, на нашъ дворъ привели подарочныхъ лошадей подъ богатыми попонами, въ уздечкахъ, украшенныхъ серебромъ, сердоликами и бирюзой. Князю, какъ старшему послу, было подведено двѣ лошади, остальнымъ но одной и, кромѣ того, всѣмъ членамъ посольства по связкѣ халатовъ и множество всякаго достархана. Всѣ казаки, прислуга и посольскіе джигиты также получили въ подарокъ по адрясовому халату. Затѣмъ человѣкъ двадцать пять челядинцевъ, слѣдуя гуськомъ другъ за другомъ, церемоніально пронесли мимо посольской палатки большія блюда съ горячимъ палау для нашихъ казаковъ и прислуги.

Князь отвѣтилъ тюря-джану тоже подарками, въ числѣ коихъ находились: револьверъ, китайскій ящичекъ съ французскими духами, швейцарскіе часы съ кукушкой и коробка съ московскими конфетами отъ Сіу. Эти отвѣтные подарки были отравлены къ нему съ хорунжимъ Асланбекомъ Карамурзаевымъ въ сопровожденіи токсабы и эсаулъ-баши.

Затѣмъ намъ принесли обѣдъ, и церемоніи на сей день были кончены. Въ концѣ обѣда возвратился токсаба и заявилъ, что тюря-джанъ очень благодаритъ князя эа подарки, которые ему очень понравились, и безпокоится лишь объ одномъ: довольно ли посольство его скромнымъ пріемомъ, что онь ото всей души радѣ бы угодить намъ и больше, но, къ сожалѣнію, въ Чиракчи невозможно найти ничего лучшаго. Получивъ въ отвѣтъ заявлевіе князя, что посольство довольно всѣмъ какъ нельзя болѣе, Рахметь-Улла, переводя разговоръ на интимную почву, замѣтилъ, что въ такомъ разѣ князь, вѣроятно, не откажетъ при удобномъ случаѣ замолвить кстати объ этомъ высокостепенному эмиру, равно какъ и о благопріятномъ впечатлѣніи, какое произвелъ на него тюря-джапъ лично, такъ какъ отъ такого заявленія князя на много-де будетъ зависѣть степень дальнѣйшаго благоволенія эмира къ тюря-джану, который тогда авось-либо можетъ разсчитывать и на милостивое повышеніе въ должности, въ родѣ перевода на болѣе видное и выгодное бекство.

Надо замѣтить, что тюря-джанъ чиракчинскій не пользуется особенною любовью отца и причина тому, какъ кажется, заключается въ нѣкоторой излишней прямотѣ и рѣзкости его характера, благодаря которой онъ, минуя утопченно-вѣжливые пріемы и восточно дипломатическіе «подходцы» рѣчи, не стѣсняется иногда съ нѣсколько грубою откровенностью высказывать своему отцу голую и не всегда пріятпую для послѣдняго правду. Быть можетъ вслѣдствіе этого эмиръ показываетъ ему холодность и даже настолько, что проѣздомъ въ Шахрисебсъ никогда въ Чиракчи не заѣзжаетъ. Впослѣдствіи князь Витгенштейнъ исполнилъ свое обѣщаніе, и при подходящемъ случаѣ замолвилъ эмиру доброе слово о тюря-джанѣ, но поправило ли это отношенія послѣдняго къ отцу— не знаю.

29 декабря.