землю прозвали, поскольку от норвегов да тех же голландцев что-то про
Гренландию слыхали, народ-то на Севере пограмотнее да понаслышнее, чем в Московии. Ну, по первости и решили, что - оно и есть, а там уж
прозвище зацепилось за гористой землей в Полярном океане.
С детства Грумант на слуху. Юрий Герман, капитан Бадигин, Шергин, Максимов, фильм студии Горького "Море студеное" с юной красавицей
Эльзой Леждей. Особенно, конечно, именно эта самая история
шестилетнего робинзонства архангелогородского кормщика Алексея
Хилкова со товарищи в избушке из плавника. Без попугаев, но зато с
белыми медведями. Вот это так люди - есть кем восхищаться! Называли
их, кто ходил за Студеное море, "груманланами", как ходившего на
заработки в С.-Петербург назовут "питерщиком". Ну, а к концу 18-го -
началу 19-го века, там, судя по старым записям в семейных
молитвенниках, да и по раскопкам, жили уже настоящие русские
вахтовые поселки-становища. По лету, конечно, намного больше, но
оставались и зимовщики. Били, как сказано, морского зверя, песцов, чернобурых лис, тех же медведей, оленей, рыбку ловили. Ну, что вообще
промышленники делают на Мурмане, Канином Носу, Новой Земле - то и
здесь. Подростки-зуйки куховарили, как Шергин описывает, собирали
яйца и гагачий пух на птичьих базарах. Единственно - женщин туда не
брали, вроде того, как на моей памяти было с нашими станциями
Антарктиды. Ну, может, которая, скрывая пол ... Тут не убережешься, не
то, что в гусарский полк или мужской монастырь - а на папёж однажды, сказывали, папиха Иоанна пробралась в городе Риме.
После детских книжек, кино и мечтаний об Арктике еще раз дальний
этот архипелаг за Студеным морем тенью коснулся моей жизни уже в
начале девяностых. Появился у меня знакомый - из ряда вон. Хенрик
Хафстад, норвежский подданный, хотел он, бедняга, что-то такое на
наши промысла поставлять, но никак не смог свыкнуться с обычаем
российских чиновников брать хабара, не приступая к делу. Кончилось
тем, что завязал он с бизнесом и женился на своей русской переводчице
могучей красотке Рите, оставив дом в Тронхейме и счет в Норск Банке
предыдущей супруге. Живут они теперь в Петербурге, а больше на
маргаритиной даче на Карельском перешейке, она и не нарадуется, как
он здорово все плотничные да садовые работы делает. Бедствовать никак
не бедствуют, поскольку Хенрик получает в Питере обломную
норвежскую пенсию участника Второй Мировой войны.
Вы бы его видели! Я так и рот открыл при знакомстве, особо когда
уточнилось, что он ровесник моей мамы. Двухметровый
короткостриженный седой и загорелый красавец в джинсе, ходит только
бегом и очень не дурак насчет водки с тоником. А в семнадцать лет
129
пошел он добровольцем в королевскую армию и воевал вместе с
англичанами и французами в Нарвике против горных егерей Дитля.
Попал в плен, увезен в Германию. Там за высокую кондиционность
арийских статей его в лагерь определять не стали, а поселили на вольном
содержании где-то в Голштейне. Рассчитывали, стало быть, использовать
пацана для улучшения породы. Но он на немецких телок не шибко
клюнул, а через недолгое время украл рыбачью лодку и ночью
отвалил
Норвегии, обучается в канадском учебном лагере на диверсанта и потом
действует в Финмарке в группе известного Торстейна Робю, взрывает
мосты и наводит по рации торпедоносцы Ройал Эйр Форс на "Тирпиц" в
Альтен-фиорде. Имя Робю меня, конечно, сразу навело на тему о "Кон-
Тики", где тот был, если помните, радистом. Но на имя Тура Хейердала
мой новый знакомый реагировал крайне холодно. Что-то пробурчал
нелестное о своем прославленном земляке, что даже Рита и не стала как
следует переводить, что-то такое насчет "пацифиста" с сильно
неодобрительным оттенком. Ну, не мои разборки. Может, привязанность
какой-нибудь давно уж покойной канадки не поделили в том самом
учебном лагере.
О Хенрике можно, конечно, рассказывать - отсюда и до Полярного круга, но я о нем почему вспомнил? В сорок втором, в девятнадцать лет он
вместе со своим батальоном высаживался с английского эсминца на
Шпицбергене - выгонять немцев, занявших эвакуированный Советами
шахтерский поселок Баренцбург. Одним из самых его ярких
воспоминаний было то, что после изгнания нацистов в руки Свободных
Норвежцев попали, как переходящий трофей, брошенные русские
склады. И вот были там такие специальные