В гостях у турок

Хоть и бодрилъ себя Николай Ивановичъ, но прокурорская карточка произвела на него удручающее дйствіе. Онъ въ волненіи ходилъ по комнат и думалъ: «Чертъ возьми, еще задержатъ да начнутъ слдствіе о присвоеніи не принадлежащаго званія. А задержатъ, такъ что тогда? Вдь это недли на дв, а то такъ и на три. Знаю я, какъ слдствіе-то производятъ! Черезъ часъ по столовой ложк. А потомъ судъ… Приговорятъ къ штрафу… Да хорошо если еще только къ штрафу. А какъ къ аресту дня на два, на три? Вотъ и сиди въ клоповник. Наврное у нихъ клоповникъ. Ужъ если у насъ въ провинціи… А вдь это ничего, что столица Болгаріи Софія, а такая же глушь, какъ и провинція. А на три недли задержатъ, такъ что мы будемъ длать здсь? Вдь тутъ съ тоски подвсишься. А бдная Глаша? Впрочемъ, она не бдная. Ее жалть нечего. Она меня тогда подомъ състъ, загрызетъ и състъ, такъ что отъ меня одни сапоги останутся. Разв откупиться? Разв поднести взятку завтра этому прокурору, если онъ насъ остановитъ завтра? мелькнуло у него въ голов. — Поднесу, непремнно поднесу. Наврное здсь берутъ, ршилъ онъ. — Ужъ если у насъ берутъ, то здсь и подавно. И подносить надо сразу. Какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, сейчасъ: „пожалуйста, сдлайте такъ, что какъ будто вы не застали насъ, какъ будто ужъ мы выхали изъ Софіи. Что вамъ?.. Во имя славянскаго братства это сдлайте. Вдь мы русскіе и васъ освобождали. Неужели вы захотите погубить руку, можетъ быть, хотя и преступную, но все-таки освободившую васъ, болгаръ, руку русскую, чувствующую къ вамъ братскую любовь? разсуждалъ Николай Ивановичъ, мысленно произнося эти слова. — А сколько же поднести? Пятьдесятъ, восемьдесятъ, сто рублей? за далъ онъ себ вопросъ и тутъ же отвтилъ:- Нтъ, сто рублей, я думаю, много. Поднесу восемьдесятъ. Русскими деньгами поднесу. Пусть мняетъ. Стой, стой! остановился онъ въ раздумь и пощипывая бороду. — Поднесу-ка я ему сербскія бумажки, которыя привезъ сюда изъ Блграда. У меня ихъ больше чмъ на девяносто рублей и ихъ все равно никто не беретъ здсь въ промнъ, а прокурору-то размняютъ. Поднесу! Ихъ и поднесу!“ ршилъ онъ мысленно и машинально кинулъ окурокъ папиросы, которую курилъ.

— Николай! Да ты никакъ ошаллъ! закричала на него Глафира Семеновна. — Къ чему ты это озорничаешь и кинулъ окурокъ съ огнемъ въ нашъ сундукъ съ вещами! Вдь пожаръ сдлать можешь.

Она въ это время укладывала свои вещи и стояла передъ открытымъ сундукомъ,

— Виноватъ, душечка, прости! Дйствительно, я ошалвши, опомнился Николай Ивановичъ. — Эта исторія съ прокуроромъ не даетъ мн покою.

И онъ кинулся съ сундуку искать окурокъ.

— Да ужъ вынула, вынула, сказала ему жена, взглянула на него, увидала его жалкую, удрученную физіономію и ей сдлалось жалко его. — Не знаю только, къ чему ты такъ особенно убиваешься, прибавила она. — Вдь въ сущности ты всегда можешь отпереться, что ты назвался генераломъ. Вдь слуг ты сказалъ только на словахъ, что ты превосходительство, а письменныхъ доказательствъ никакихъ нтъ.

— На словахъ, на словахъ, подхватилъ Николай Ивановичъ, нсколько повеселвъ. — Только на словахъ.

— Ну, такъ вотъ такъ и отвчай: „знать, молъ, ничего не знаю, вдать не вдаю, паспортъ у меня въ порядк, а если меня люди вздумали звать превосходительствомъ, то я въ этомъ не виноватъ“.

— Такъ и скажу, такъ и скажу, милая. Дйствительно, я ни въ чемъ не виноватъ. Люди это все, а не я, гостинничная и ресторанная челядь вздумала меня называть превосходительствомъ. Они и этимъ проклятымъ репортерамъ и корреспондентамъ сообщили, что генералъ Ивановъ пріхалъ, говорилъ Николай Ивановичъ. И знаешь, что я ршилъ сдлать? Я ршилъ завтра-же, какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, по первому-же абцугу дать ему взятку, поднести сербскія бумажки. Вдь все равно ихъ у насъ здсь не беретъ ни банкъ, ни мняла. Къ тремъ жидамъ мняламъ давеча посл обда зазжали — ни одинъ жидюга не размнялъ.

— Смотри какъ-бы, не раздражить этимъ. Это ужъ ты потомъ. А на первыхъ порахъ только отпирайся. „Знать, молъ не знаю, вдать не вдаю“, совтовала

— Такъ и стану говорить, а только вдь свидтели будутъ. Первый свидтель — это корридорный. Когда я ему подалъ мою карточку для записи моей фамиліи на доск, онъ спросилъ меня: „экселенцъ?“ — и я отвтилъ ему: „хорошо, пишите экселенцъ. Я экселенцъ“. Вотъ такъ что-то въ этомъ род. Не вызвать-ли разв сейчасъ корридорнаго да не сунуть-ли ему десятокъ левовъ, чтобы онъ ничего этого прокурору не разсказывалъ? — задалъ жен вопросъ Николай Ивановичъ.

— Что ты! Что ты! Такъ все дло испортишь. Вотъ еще что выдумалъ! воскликнула Глафира Семеновна. — Ты съ корридорнымъ держи себя по прежнему гордо и съ достоинствомъ. А то якшаться съ корридорнымъ! Подкупать его?.